- Может быть, он только теперь картины толкнуть решил…
Кутепов щелкнул пальцами и отрицательно мотнул головой:
- Я думал об этом. Но такое против логики. Украденные полотна, не так чтобы очень дорогие. Ну, по тем понятиям, что на них виллы не купишь. К тому же я все-таки прихожу к выводу, хотя это уж вовсе не мое дело, что похитил картины кто-то из своих. Или, во всяком случае, спец по тематике.
- Почему?
- А, видишь ли, там интересная деталька есть. В мастерской на тот момент находилось еще одно полотно – копия Данаи Рембрандта, как две капли воды похожая на подлинник. Ее не просто считают лучшей копией. С нее даже реставрационные работы проводились, когда настоящую Данаю тот псих кислотой облил.
- А что, в Эрмитаже кто-то облил кислотой шедевр мирового искусства? – запоздало подивился Бочкин.
- Ну, ты даешь! – Кутепов принял такой возмущенный вид, как будто сам знал об этом чуть ли не с пеленок. Хотя наверняка же сведения эти почерпнул не давеча как на прошлой неделе все от того же продвинутого в искусстве Крохина, - Некий сдвинутый товарищ облил картину кислотой и порезал ножиком. Видимо, от избытка чуйств. Это случилось в восьмидесятых. Тогда в правительстве думали, что весь народ считает Эрмитаж национальным достоянием, и ничего там пальцем не тронут. А потому никаких мер по сохранению шедевров не существовало. Все держалось на коммунистическом сознании и голом энтузиазме. Ты уже тогда служил?
- Нет, я еще в школе учился. В начальных классах. Ты, кстати, тоже. Ну, так и в чем там суть с копией?
- Эта самая копия представляет собой большую ценность. Она - собственность Барнаульской галереи, а ее притащили в Питер, дабы местные реставраторы с ней поработали. Барнаульским не доверяют. Так вот ее похититель не тронул. А Россомахин вряд ли был таким уж знатоком живописи. Скорее бизнесменом, который сводил спрос и предложение на этом рынке. Названия и авторов кое-каких, несомненно, знал. Но отличить такую копию от подлинника вряд ли смог бы. А ты представляешь, сколько стоит Даная Рембрандта?
- С трудом. Но, наверное, не мало…
- Вот то-то и оно! Я полагаю, стоит она сумму денег за все три похищенные картины помноженную раз на десять, как минимум, – заключил следователь и для того, чтобы подчеркнуть значимость своего убеждения, поднял указательный палец к потолку.
- А что родичи покойного Россомахина? Ты же хотел в бытовухе поковыряться.
- У всех железное алиби. Вчера утром они только вернулись из Турции. Билеты на руках, стюардесса самолета, на котором они летели, всех опознала по фотографиям. Там сынок отличился: напился и подрался с каким-то пассажиром. Так что девушка как его фото увидела, сразу начала показания давать. Думала, мы его посадить хотим за хулиганство на борту.
- Н-да, не срослось, - пожалел следователя Бочкин, - и у меня выходит, опять тупик. Но с чего вдруг Россомахину, которому впору интересоваться работами Репина и Тициана вдруг понадобилось выяснять о последних днях творчества Бурхасона? Да еще у Марго. Ведь у нее спрашивая, который час, рискуешь нарваться на нечто неожиданное?!
- Не знаю, - просто ответил ему следователь, - может быть, твоей клиентке просто показалось, что он интересовался. Ей вообще в каждом преступлении тень своего портрета мерещится. Да и что взять с дамочки, которая мнит себя пупом Земли! А может быть, этот Россомахин хотел завязать с ней разговор. Ну, ты же меня как мужик мужика понимаешь. Допустим, понравилась тебе женщина. Ты к ней подкатываешь, то да се… пытаешься нащупать тему, которая ее интересует, чтобы поговорить по душам. Случайно выясняешь, что она чего-то там разыскивает. Разумеется, ты начнешь всячески проявлять интерес. Ведь могло такое с Россомахиным случиться!
- В, общем-то, да… - не слишком уверенно заключил Петр, - Хотя чтобы стать поклонником Марго нужно родиться идиотом. Но ты знаешь что… У меня из головы та карикатура на нее не идет. Помнишь, мы нашли ее в столе Бурхасона.
- И чего в ней такого особенного?
- Надпись. Художник написал сначала одно название галереи «Аль-арт», потом зачеркнул его и написал «Арт-Премьер», а затем снова написал «Аль-Арт». Знаешь, на что это похоже?
- На раздумья человека…
- Точно. Словно Бурхасон никак не мог решить в какую галерею продать портрет. Или, если исходить из здравого смысла, он никак не мог решить, что сказать Марго. Допустим, он собирался вывезти ее портрет за рубеж. И не хотел говорить, куда именно. А для этого он придумал версию про галерею.
- Зачем? – удивился Кутепов.
На это Петр лишь плечами пожал:
- Черт его знает. Но я тебе больше скажу. Я ведь просмотрел его деловые тетради, в которые он дебиты с кредитами записывал. Так вот, в последний месяц он столько назанимал, что спасти его от неминуемого финансового краха могло только чудо. Никакими дополнительными займами у третьих лиц не вырваться, понимаешь. Но Бурхасон так нагло брал в долг, словно точно знал, что сможет рассчитаться. И Россомахин тоже сестре сообщил, мол, переедет в Альпы и подарит ей квартиру в центре Москвы. То есть оба они рассчитывали на скорое поступление огромных денежных средств в свои карманы. С чего бы, а?
- С чего? – не понял следователь.
Тут Петр развел руками и тихо изрек:
- Шут их поймет…
Глава 17.
Федор Петрович считал себя человеком творческим. В принципе, так оно и было. Иначе как объяснить его успех в издательском бизнесе. Он начал свое дело с нуля. Если опустить его трудовой путь от корректора до главного редактора научно-публицистического отдела в издательстве «Молодая гвардия», то к началу девяностых – времени всеобщего и хаотичного накопления капиталов, у него кроме огромного желания вырваться из стен опостылевшего кабинета ничего не было. Сначала он принялся издавать газетенку, в которой печатал всякие небылицы о женщинах с пятью сосками, летающих тарелках и говорящих чайниках. Скромное печатное издание имело бешеный успех, особенно у дачников, которые часами тряслись в электричках, где лирикой Пушкина, как известно, не насладишься. Через год Федор Петрович выпускал уже три различные газетенки, которые разделил по интересам: одна исключительно про людей с уродствами, другая про необъяснимые явления, третья про сад и огород. Дачники приняли творческие порывы издателя на «ура» и принесли ему первый приличный капитал. Он вложил его с умом – выпустил еще ряд подобных газетенок: для грибников, рыбаков и цветоводов. В общем, пока одни скупали друг у друга ваучеры и всеми правдами и неправдами стремились подобраться поближе к нефтяным скважинам, Федор Петрович упрямо трудился на раздольной ниве досужего чтива. Теперь он владел огромным издательством, которое выпускало всякого рода журналы и газеты. В основном все для тех же дачников и их жен. И поскольку дачников в нашей стране куда больше, чем нефтяных скважин, Федор Петрович процветал. Так что творческим человеком он мог себя считать по праву. Все-таки придумать, как заработать деньги, не воруя и не держась за нефтяной вентиль, может только творческий человек.
Однако эта творческая жилка иногда изгибалась и толкала его на довольно странные поступки. Федор Петрович по натуре был женским обожателем. Не в том смысле, что таскался за каждой юбкой, он просто любил и живо интересовался слабым полом. Особенно его привлекали те, кто находился в преклонном возрасте или дамы с нелегкой судьбой. И ничего странного в том не было, поскольку в основном для них он и работал. Однако, оказавшись с такой женщиной в непосредственной близости, он стремился сократить это расстояние до минимального, и уже через каких-то полчаса ловил себя на мысли, что влюблен до смерти в какую-нибудь бабу Варю или Степаниду Николаевну, которая всю жизнь провела за доильным аппаратом или в курятнике. Обычно такой любви предшествовала изрядная доза алкоголя. Вот и теперь, расстроенный и рассерженный на свою расфуфыренную супругу, которую в трезвом состоянии он еще терпел, а в пьяном так просто ненавидел, Федор Петрович брел, пошатываясь, вдоль забора, огораживающего его особняк.