| "Just turn your head a little more to the right, Dorian, like a good boy," said the painter, deep in his work, and conscious only that a look had come into the lad's face that he had never seen there before. |
-- Будьте добры, Дориан, повернитека голову немного вправо, -- попросил художник. Поглощенный своей работой, он ничего не слышал и только подметил на лице юноши выражение, какого до сих пор никогда не видел. |
| "And yet," continued Lord Henry, in his low, musical voice, and with that graceful wave of the hand that was always so characteristic of him, and that he had even in his Eton days, "I believe that if one man were to live out his life fully and completely, were to give form to every feeling, expression to every thought, reality to every dream-I believe that the world would gain such a fresh impulse of joy that we would forget all the maladies of mediaevalism, and return to the Hellenic ideal-to something finer, richer, than the Hellenic ideal, it may be. |
-- А между тем, -- своим низким, певучим голосом продолжал лорд Генри с характерными для него плавными жестами, памятными всем, кто знавал его еще в Итоне, -- мне думается, что, если бы каждый человек мог жить полной жизнью, давая волю каждому чувству и выражение каждой мысли, осуществляя каждую свою мечту, -- мир ощутил бы вновь такой мощный порыв к радости, что забыты были бы все болезни средневековья, и мы вернулись бы к идеалам эллинизма, а может быть, и к чему-либо еще более ценному и прекрасному. |
| But the bravest man amongst us is afraid of himself. |
Но и самый смелый из нас боится самого себя. |
| The mutilation of the savage has its tragic survival in the self-denial that mars our lives. |
Самоотречение, этот трагический пережиток тех диких времен, когда люди себя калечили, омрачает нам жизнь. |
| We are punished for our refusals. |
И мы расплачиваемся за это самоограничение. |
| Every impulse that we strive to strangle broods in the mind, and poisons us. |
Всякое желание, которое мы стараемся подавить, бродит в нашей душе и отравляет нас. |
| The body sins once, and has done with its sin, for action is a mode of purification. |
А согрешив, человек избавляется от влечения к греху, ибо осуществление -- это путь к очищению. |
| Nothing remains then but the recollection of a pleasure, or the luxury of a regret. |
После этого остаются лишь воспоминания о наслаждении или сладострастие раскаяния. |
| The only way to get rid of a temptation is to yield to it. |
Единственный способ отделаться от искушения -уступить ему. |
| Resist it, and your soul grows sick with longing for the things it has forbidden to itself, with desire for what its monstrous laws have made monstrous and unlawful. |
А если вздумаешь бороться с ним, душу будет томить влечение к запретному, и тебя измучают желания, которые чудовищный закон, тобой же созданный, признал порочными и преступными. |
| It has been said that the great events of the world take place in the brain. |
Кто-то сказал, что величайшие события в мире -это те, которые происходят в мозгу у человека. |
| It is in the brain, and the brain only, that the great sins of the world take place also. |
А я скажу, что и величайшие грехи мира рождаются в мозгу, и только в мозгу. |
| You, Mr. Gray, you yourself, with your rose-red youth and your rose-white boyhood, you have had passions that have made you afraid, thoughts that have filled you with terror, day-dreams and sleeping dreams whose mere memory might stain your cheek with shame--" |
Да ведь и в вас, мистер Грей, даже в пору светлого отрочества и розовой юности, уже бродили страсти, пугавшие вас, мысли, которые вас приводили в ужас. Вы знали мечты и сновидения, при одном воспоминании о которых вы краснеете от стыда... |
| "Stop!" faltered Dorian Gray, "stop! you bewilder me. I don't know what to say. |
-- Постойте, постойте! -- пробормотал, запинаясь, Дориан Грей.-- Вы смутили меня, я не знаю, что сказать... |
| There is some answer to you, but I cannot find it.
|