На следующий день Козюренко снова связался с Москвой и долго разговаривал с разными людьми.
Снова поинтересовался у Владова, есть ли новости с Тополиной и, узнав, что нет, удивленно пожал плечами.
ФИНАЛ
Около двенадцати Владову позвонила сотрудница управления, которую поселили на Тополиной.
- Только что приходила снимать полдома какая-то женщина, - сообщила та. - Уже пожилая, длинная и сухая. Осмотрела дом и приняла все наши условия.
Сказала, что завтра въедет. Ее сфотографировали, а ребята из опергруппы пошли за ней.
- Спасибо, Верочка, продолжай роскошествовать в особняке Пруся. До особого распоряжения.
- Надоело... - пожаловалась Верочка.
- Там же столько книг! Читай, - посоветовал Владов. - Повышай свой уровень. Это полезно даже таким красоткам, как ты!
Верочка что-то буркнула в трубку, но Владов уже нажал на рычаг аппарата. Бросился к двери и еще с порога начал докладывать Козюренко.
- Так, говоришь, длинная и сухая женщина? - переспросил тот. - И ребята пошли за ней? - Приказал: - Две оперативные машины.
Владов не понимал, зачем две, но приказ есть приказ, и его надо исполнять ..
Машины с оперативными работниками уже стояли во дворе, а Козюренко все не выходил из кабинета.
Прошло с полчаса, Владов сидел как на иголках, однако за дверью царила тишина. Зазвонил городской телефон, и какой-то мужчина попросил соединить его с Козюренко. Обменялся с Романом Панасовичем несколькими словами, и тот сразу вышел в приемную.
- Едем, Петр! - сказал весело и, как показалось Владову, даже задорно.
Обе машины одновременно остановились на Парковой улице: у дома каноника Юлиана Боринского и у дома его сестры. Козюренко в сопровождении Владова, двух оперативников и понятых поднялся на четвертый этаж.
Открыл сам отец Юлиан. В легких летних брюках и полосатой пижамной куртке он был похож скорее на канцелярского работника, чем на почтенного каноника. Удивленно отступил, узнав Козюренко.
- Снова что-нибудь с автомобилем? - спросил. - Но я болен и никуда не выхожу...
Козюренко показал ему постановление на обыск.
Кожа на лбу у каноника покрылась морщинами, но он ни о чем не спросил и первым прошел в комнату.
Молча сел в глубокое кресло и только после этого сказал, глядя Козюренко прямо в глаза:
- Прошу вас исполнять свои обязанности, хотя не знаю, чем вызваны такие... - запнулся он, - крайние меры. Я ничего не скрываю от власти, у меня все на виду. Ну что ж, ищите... Но что?..
- "Портрет" Эль Греко! - Роману Панасовичу показалось на мгновенье, что зрачки у каноника расширились и глаза потемнели. Но отец Юлиан не отвел взгляда.
- Что вы сказали? - переспросил он.
- Мы ищем картину Эль Греко. Вы взяли ее у Василя Корнеевича Пруся, которого убили восемнадцатого мая, - с ударением сказал Козюренко и сел напротив отца Юлиана. - Где она?
Каноник прикрыл глаза. Сложил пухлые руки на груди, пошевелил пальцами. Спокойно ответил:
- Вы уже были у меня, уважаемый гражданин начальник. И убедились, что я восемнадцатого мая лежал больной и не выходил из дому.
- Да, алиби как будто у вас есть, - подтвердил Козюренко. - Но все-таки убили вы и картиной завладели тоже вы. Где прячете?
- Бессмыслица какая-то... - Каноник прижал руки к сердцу. - Эль Греко... Это художник с мировым именем. Я немного разбираюсь в искусстве и знаю, что такое полотно Эль Греко. Его картины - огромная ценность. Не понимаю, откуда Эль Греко может взяться у Пруся... Это какая-то ошибка...
Козюренко дал знак оперативникам, и те начали обыск. Отец Юлиан молча смотрел, как они заглядывают в шкафы, выдвигают ящики письменного стола; смотрел с иронией и даже укоризненно: и зачем, мол, люди создают себе лишние хлопоты?.. Взял молитвенник и сделал вид, что полностью углубился в чтение.
Но от внимательных глаз следователя не укрылось, что каноник уставился в одну страничку, - верно, не видя даже букв.
У Боринского была небольшая двухкомнатная квартира, и обыскали ее быстро; через два часа Козюренко окончательно убедился, что картины Эль Греко здесь нет. Не нашли ее и в квартире сестры отца Юлиана.
На мгновение у Романа Панасовича мелькнула мысль: а что, если он ошибся? Нет, ошибки не могло быть.
Роман Панасович придвинул стул к креслу каноника. Полюбопытствовал:
- Где ваша домработница?
Заметил, как по лицу каноника промелькнула тень.
Отец Юлиан отложил молитвенник.
- Что-то там у нее с сыном, - объяснил он. - Отпросилась и уехала. Сын у нее работает где-то под Ивано-Франковском. Кажется, в Долине.
- А где она сама живет?
Каноник опустил глаза.
- В Петривцах, - ответил он. - Но я же говорю, она поехала к сыну на Ивано-Франковщину.
- Неправда, - решительно возразил Козюренко. - Неправда, Боринский. Она уехала совсем не туда и живет не в Петривцах, а в Подгайцах. Вы же сами говорили.
Руки каноника скользнули по мягкой коже подлокотников, и он еще глубже осел в кресле.
- Да, кажется, я ошибся - Петривцы, Подгайцы... Похожие названия... Сделал над собой усилие и улыбнулся, но улыбка только искривила его лицо. - А зачем она вам, моя Настя?
Одевайтесь, гражданин Боринский, и сейчас поедем, - решительно произнес Козюренко. - Почемуто мне захотелось тотчас же повидаться с вашей домработницей.
Отец Юлиан надел обычную рубашку и серый, совсем мирской, с разрезом пиджак.
Его посадили на заднее сиденье между Владовым и оперативным работником. Козюренко сел на переднее, и "Волга" вскоре вырвалась на загородную магистраль. Все молчали. Так, молча, и доехали до Подгайцев. Отец Юлиан сделал вид, что не знает, где Настин дом, но через минуту это объяснили в сельсовете, - дом стоял у шоссе, и "Волге" даже не пришлось съезжать с асфальта.
Настя возилась во дворе у летней кухни - бросилась навстречу отцу Юлиану, но Козюренко остановил ее и попросил разрешения войти в дом вместе с председателем и секретарем сельсовета. Настя зачем-то вытерла руки фартуком и открыла перед ними дверь.
Роман Панасович переступил порог и остановился, пораженный: на чисто побеленной стене висел "Портрет" Эль Греко. Козюренко сразу узнал картину: задумчивый и чуть грустный взгляд человека, постигнувшего окружающий мир и несколько разочаровавшегося, но неразуверившегося.