– Патриция, – сказал Арнольд, – повернись ко мне. Я все сказал. Я тебя выбираю, Патриция.
Мальчик присел на корточки и нашел свой карандаш, насквозь проткнувший снеговику голову. Разогнулся и увидел Патрицию с Арнольдом под ручку.
Снег ему промочил карман, таял в ботинках, забирался за воротник.
– Ох, ну на кого ты похож? – Патриция к нему бросилась, взяла за руки. – Весь до ниточки!
– Просто немножечко снега, – сказал Арнольд, вдруг оказавшийся один под навесом.
– Ну да, немножечко снега, он как льдышка холодный, и ноги хоть выжимай. Сейчас же идем домой!
Все трое стали карабкаться по тропе к главной аллее, и Патриция оставляла под валящим снегом большие, как лошадиные, следы.
– Смотри, вон наш дом! И крыша белая!
– Скоро, скоро придем, моя рыбка.
– Я лучше на улице останусь, буду снеговика лепить, такого, как Арнольд Мэтыоз.
– Ш-ш! Мама ждать будет. Надо идти домой.
– Ничего она не будет. Она с мистером Робертом загуляла. Загуляла, убежала, ухиляла!
– Ты прекрасно знаешь, что мама пошла по магазинам с миссис Партридж, и нечего сочинять разные глупости.
– А вот Арнольд Мэтыоз сочиняет. Сказал, что любит тебя больше Эдит, а сам ей что-то шептал у тебя за спиной.
– Клянусь, это неправда, Патриция. Я совсем не люблю Эдит.
Патриция остановилась.
– Не любишь Эдит?
– Нет, говорю тебе, я тебя люблю. Я совсем ее не люблю. Ох ты, Господи! Да что ж это такое! Ты не веришь? Я тебя люблю, Патриция. Эдит мне – никто. Ну просто я с ней встречался. Я же всегда в парке – А ей говорил, что любишь.
Мальчик оторопело стоял между ними. Почему Патриция так рассердилась? Лицо красное, глаза сверкают. Грудь ходуном. Сквозь дырку в чулке он видел длинные черные волоски. Ну и ножища. Я весь с эту ногу, – он думал. – Мне холодно. Я чаю хочу. У меня в ширинке снег.
Арнольд медленно пятился по тропе.
– Я ей должен был сказать, а то бы она не ушла. Я должен был, Патриция. Ты же видела, она какая. Я ее ненавижу! Честное слово!
– Р-раз! Р-раз! – крикнул мальчик.
Патриция отвесила Арнольду одну оплеуху, другую, дергала его за шарф, колотила локтями. Она избивала его и орала не своим голосом:
– Я тебе покажу, как обманывать Эдит! Свинья ты эдакая! Поганец! Я тебе покажу, как сердце ей разбивать!
Он заслонял от нее лицо, пятился, шатался.
– Патриция! Патриция! Не бей меня! Люди смотрят!
Когда Арнольд упал, две женщины с зонтиками вынырнули из-за куста под валящим снегом.
Патриция стояла над ним:
– Ей врал и мне будешь врать? Вставай, Арнольд Мэтьюз.
Он встал, поправил шарф, утер глаза красным платочком, приподнял шапочку и побрел к навесу.
– А вы? – Патриция повернулась к любопытным. – Постыдились бы! Две старые карги, снежком играются.
Те метнулись за свой куст.
А они с Патрицией, взявшись за руки, пошли снова к главной аллее.
– Я же снеговику шапку оставил! – вспомнил он. – Мою любимую шапку!
– Беги скорей. Семь бед – один ответ. Уж мокрее мокрого.
Он еле нашел свою шапку под снегом. В углу под навесом сидел Арнольд и читал письма, которые вывалила Эдит, медленно переворачивал мокрые листы. Арнольд его не видел, и он, стоя за столбом, не стал мешать Арнольду. Тот внимательно читал каждый лист.
– Что-то долго ты ее отыскивал, – сказала Патриция. – А молодого человека там не видел?
– Нет, – сказал он. – Он ушел.
Дома, в теплой гостиной, Патриция ему опять велела переодеться. Он держал руки у огня, и скоро им стало больно.
– У меня руки подгорели, – сказал он. – И ноги, и лицо.
Она его утешила и потом сказала:
– Ну? Вот видишь. Все прошло, ничего не болит. Не сразу сказка-то сказывается. – Она суетилась, что-то прибирала в гостиной. – Все сегодня наплакались всласть.
Драка
Я стоял в конце спортивной площадки и бесил мистера Сэмюэлса, который жил сразу же за высокой оградой. Мистер Сэмюэлс еженедельно жаловался, что школьники запускают яблоками, мячами и камнями в окно его спальни. Он сидел в шезлонге посреди своего ухоженного садика и пытался читать газету. Я был от него в нескольких метрах. Я играл с ним в гляделки. Он притворялся, что не замечает меня, но я знал, что он знает, что я тут стою, спокойно и нагло. То и дело он поглядывал на меня из-за газеты и тогда видел, что я тихо, строго и одиноко смотрю на него – глаза в глаза. Я решил уйти домой, как только он сдастся. К обеду я все равно опоздал. Я почти его победил, газета дрожала, он пыхтел, но тут незнакомый мальчишка, неслышно подкравшись, стал толкать меня вниз с горы.
Я запустил ему в лицо камнем. Он снял очки, спрятал в карман пальто, снял пальто, аккуратно развесил на ограде и на меня бросился. В пылу схватки я оглянулся и увидел, что мистер Сэмюэлс газету свою сложил на шезлонге, стоит и нас наблюдает. Только зря я оглянулся. Незнакомый мальчишка дважды мне накостылял по затылку. Мистер Сэмюэлс аж подпрыгнул от радости, когда я рухнул у ограды. Я повалялся в пыли, потный, избитый, истерзанный, потом вскочил и приплясывая, боднул мальчишку в живот, и мы покатились, сцепившись. Сквозь мокрые ресницы я видел, что у него хлещет из носу кровь. Это я заехал ему по носу. Он вцепился мне в воротник и таскал меня за волосы.