Валерий Михайлович Воскобойников
Портрет Кати Е.
Есть девочки, которых никогда не назовут мальчиком. А Катю называют часто.
— Хулиган противный, слезай с забора сейчас же! — кричат дворники Кате.
И Катя слезает.
— Мальчик, ты не там переходишь улицу, — говорит, проезжая, милицейская машина.
И Катя переходит там.
Ночью маме снятся кошмары. Ее дочь сидит на паруснике, на самой вершине Адмиралтейской иглы и помахивает ногами. Внизу свистят дворники и милиционеры, но Катя слезать не хочет.
— Почему ты не обращаешь внимания на записи в дневнике? — говорит Катина мама Катиному папе наутро.
А папа вздыхает и по-прежнему не обращает внимания.
Наконец мама не выдерживает. На родительском собрании она берет слово.
Собрание решает: Катю пересадить к Дорину.
— Такая хорошая девочка, а болтушка, — говорит Василиса Аркадьевна, классный воспитатель, — это последний шанс.
— Дорин из тебя человека сделает, — говорит мама вечером после собрания.
А Катя молчит. Она расчесывает волосы на ночь и все равно молчит. А обычно она в это время разговаривает со скворцом Петькой или сама себе напевает.
«Кто же будет сидеть с Ниной?» — думает Катя. Нина — любимая Катина подруга. Сейчас ее в школе нет. Сейчас Нина болеет свинкой.
Дорин с первого дня первого класса был отличником. Он получал всегда одни пятерки. Даже четверки у него появлялись редко.
Если в школе устраивали торжественный митинг — Дорин на нем выступал. Если дарили цветы уважаемому человеку перед строем дружины — это делал Дорин.
Однажды класс в полном составе сбежал с уроков на фильм «Шпиона лови в себе». Дорин сбежал тоже. Он добежал до кино со всеми, а у касс незаметно скрылся и побежал в обратную сторону, то есть в школу.
Другому за это попало бы от класса. Но к Дорину все привыкли, от него этого ждали. И ему было хорошо, хотя всему классу потом было, конечно, плохо.
Если в перемену шумели, спорили о футболе, Дорин молчал за своей партой. Говорили о космонавтах, Дорин тоже молчал. Девчонки обсуждали одежду учителей, Дорин, конечно, молчал. Он был самым тихим в свободной от уроков жизни класса, этот Дорин.
Такого тумана Катя не видела ни разу в жизни. Как будто это и не туман вовсе, а военная дымовая завеса, пущенная кем-то специально, чтобы люди не могли попасть на свою работу, опоздали в школу, чтобы автобусы останавливались толпой на каждом перекрестке, а потом неуверенно переезжали улицу. Туман бродил вокруг светофоров, слепил фары машинам.
Катя понюхала туман. Он, оказывается, имел запах. Он пах старыми мокрыми щепками.
Можно было заблудиться и прийти в школу на второй урок, но тут попался на дороге Дорин. Вернее, Катя попалась ему и Дорин ее обогнал.
У них в классе мальчишки не здороваются при встрече на улице, если встреча не специальная. Отводят глаза, будто не узнают. А Дорин здоровается. Он и с учителями здоровается со всеми. И дверь им открывает, оставаясь сам позади.
— Здравствуй, Ермолова, — сказал Дорин и обогнал ее на несколько шагов.
— Дорин, а Дорин! — крикнула ему Катя. — А меня на твою парту сажают.
— Как на мою? — удивился Дорин.
Он забыл, что до звонка всего чуть-чуть, и дал догнать себя Кате.
— А так, на твою. Василиса Аркадьевна моей маме вчера сказала.
— А кто это попросил?
— Очень нужно, конечно, не я.
— Куда же меня пересадят? — расстроился Дорин.
— Тебя никуда. Ты рядом со мной будешь сидеть, чтобы исправлять меня. Это все Василиса Аркадьевна сказала.
— Раз сказала, значит, нужно, — вздохнул Дорин и снова пошел быстрыми шагами.
Катя еле успевала за ним. А бежать не хотелось. Что она, физкультурник, что ли? Он будет идти по улице, а она рядом с ним бежать. И она отстала. Но в школу все-таки успела. И пальто сдала до звонка, и в класс вошла, и только тогда зазвенел звонок.
Первый урок был легкий — рисование.
— Дорин, а Дорин, — сказала Катя.
— Молчи, — сказал Дорин.
— Смотри, кто-то по стене ползет.
Дорин не отвечал и на стену не смотрел.
— Дорин, убери с моей половины локоть.
— Не болтай.
Он писал сегодняшнее число, облизывая нижнюю губу, и очень старался. А Катя уже написала.
— Привык один всю парту занимать.
Дорин молчал.
Катя провела пальцем по парте.
— Эта половина моя, эта — твоя.
— Я и так на своей сижу.
— Вот это ты видел? Вот этот мой кулак?
— Катерина Ермолова! — крикнул учитель. — А я слышал, ты исправляешься.