Лёдериц, поклонившись академикам и одарив вниманием на мгновение оттаявшим взглядом Овроллию, покинула кабинет. Девушка утёрла лицо руками, тяжело вздохнула и спросила:
— Нессир архимаг, я не нашла последнюю зацепку. Боясь, что юстициары останутся здесь ещё на какое-то время, мне пришлось недоговорить и приврать.
— Мы не на экзамене, — отвечал Паристо. — Никто не спросит с тебя за это. Полагаю, и нам лучше не быть вовлечёнными в финальный акт твоей симфонии. Скажи, что тебе требуется, мы…
— Не называйте имён, прошу вас, — она обратилась глазами и к Кенцилю. — Скажите, в академии ведь есть человек, который имеет право по закону префектуры покидать здешние стены даже во время комендантского часа?
— Есть, — кивнул ректор. — И если ты знаешь, кто это, то осмелюсь тебя огорчить: префектура будет защищать его до последнего.
— Пусть. Мне уже плевать на восстановление справедливости. Если позволите, мессир профессор, нессир архимаг, — Ови поклонила голову, — я почерпну знания об этом человеке в башне канцлера.
— Мне подписать верительную грамоту для тебя? — спросил Паристо, и тон голоса его всё больше смягчался.
— Канцлер уже знает меня. Благодарность, мессир, — кивнула Ласточка, вставая.
— Примерно через две четверти часа будет общее собрание преподавателей, — заявил архимаг, рассматривая большие песочные часы на столе. — Жду тебя там. Затем — делай что хочешь. Можешь готовиться к экзаменам, можешь отдыхать.
На непонимающий взгляд девушки отреагировал профессор Кенциль:
— Все уже знают, кто будет лучшей выпускницей.
— Правда, все знают, — равнодушно сказала она.
В приёмной зале главного корпуса, когда Ови получала верхнюю одежду у привратника, кто-то тронул её за руку. Она не нашла в себе силы улыбнуться Илесу, но сказала:
— Прости, я связала тебя. И благодарю за то, что спас меня. Ведь ты первым открыл мозаику заново, когда нироузлы ослабли, правильно?
— Я… не достал до ключа, — почесал затылок он. — Единственное, до чего догадался, — это привести твоего наставника к мозаике. Когда мы попали внутрь, я остался следить за злодеем, а мессир Кенциль отправился искать госпожу Лёдериц.
Овроллия прикинула, на какой высоте должна была находиться клиновидная скважина. Кажется, полурослик просто испугался входить внутрь один, но в глубине души чародейка не осуждала его. Поставив себя на его место, она представила, как глупо бы выглядела против орудующего холодным оружием врага в одиночку.
Вместо молчаливого осуждения Ласточка обняла друга. Он ответил ей тем же и, сдерживая порывистость, обрадовался, что все полученные ею увечья не смертельны и начинают заживать. Однако она не нашла в себе силы признаться в том, что один из ударов пришёлся ей в самое сердце. И рассказывать о нём было рано, пока не пройдёт выпуск.
Друзья отправились без всякой конспирации в башню канцлера. Из двери как раз выходила полноватая миловидная полурослиха с рюкзаком, имя которой Ови позабыла. Кухарка окинула их скептичным взглядом и, не поприветствовав, прошла мимо. Канцлер вопросительно посмотрел на незваных гостей, однако по серьёзному выражению лица девушки понял, что с ней бесполезно спорить, и сказал:
— Молва о вашем подвиге достигла даже моих утонувших в страницах ушей. Прошу. Мессир полурослик, мы в прошлый раз не договорили кое о чём?.. Да, да, не кивайте. Атессира выпускница, я не буду следить за вами, вы и так знаете, где находится нужная вам запись.
Она кивнула писарю и поднялась наверх. На письменном столе взяла тот самый журнал посещений и на какое-то время задержалась на рисунках канцлера. Животные у него получались лучше магических артефактов, а тот самый симург, который привлёк ласточку, был достоин того, чтобы оказаться среди рисунков мозаичной галереи подземелья.
Нужную информацию нашла аккурат за несколько дней до совершения убийства и ввода в стенах академии комендантского часа. Однако пазл всё равно не складывался. Овроллия переписала интересующие себя строки в записную книжку и спустилась вниз. Полурослик и канцлер мирно беседовали об искусстве разливания чая, и девушка в сердцах подумала, что всякое искусство достойно восхищения. Поблагодарив писаря за приём, друзья покинули его башню.
Во дворе шёл медленный снег. Конец мая белым, мелко порезанным серпантином провожал академию к защите выпускных работ и последующим каникулам. Илес тяжело вздохнул и кивком указал подруге на мастеровых, которые вырывали доски из ворот во двор канцлера. Старшина Лёдериц и её офицер изрядно истратили заряды посохов юстициаров префектуры.