Светящаяся сойка ничего не сказала, подпрыгнула и, развоплотившись в воздухе, улетела через закрытое окно.
Вскоре профессор Кенциль спустился на первый этаж, оделся и отправился к складам. Снаружи таскали утварь несколько полуросликов, среди которых не сразу удалось обнаружить Илеса. Преподаватель жестом подозвал его к себе, и тот, с усмешками отпросившись у старшего смены, подошёл к чародею.
— Любезный мессир полурослик, у меня для вас письмо от одной молодой волшебницы. Думаю, здесь она выразила всё то, что не успела сказать мне из-за архимага. Понимая, что читать чужие письма не очень этично, я, однако, готов разрешить вам сделать это, если вы проведёте меня через подземелья к… — Кенциль огляделся, но никто во внутреннем дворе не обращал на них внимания. — Вы сами понимаете, куда.
Полурослик кивнул и позвал профессора за собой. Они вошли на склад, взяли фонарь и отправились по коридорам и лестницам вниз, в руины старой академии.
Проходя по картинной галерее, двое молча рассматривали десятки изображений вокруг. Профессор видел их чрезвычайно редко и сам не мог ориентироваться в этом мрачном месте без посторонней помощи, однако красочность стеклянных полотен, созданных тысячи лет назад, увлекала его и напоминала о том, как магия, наука и искусство заключили когда-то союз, о котором забыли все.
Издалека послышался тихий плач. Кенциль, что для него в диковинку, приготовился читать чары и стал сыпать искрами из руки. Илес взял фонарь и стал тенью профессора. Они медленно отправились к картине с ласточкой, которая была погашена.
— Как и в тот раз, мессир наставник! — просипел Илес из-за его спины.
Двое подошли к мозаичному полотну, и Кенциль прочитал заклятье сферы света. Серебристый шарик завис у стеклянной ласточки, из которой был выковырян четырёхугольный фрагмент. Рядом с ним возилась та самая ласточка, от которой Овроллия отвязала своё сознание.
— Это должно быть здесь, — защебетала птица, показав клювом сначала на осколок, а потом на оставшуюся в месте сочленения крыла выемку.
Кенциль хотел было взять фрагмент мозаики в руки, но ласточка гневно застрекотала и пропела:
— Нет! Стольких усилий мне стоило вытащить его! Повесьте куда-нибудь или выбросьте. Портрет выглядит в таком виде гораздо лучше.
Профессор и полурослик переглянулись, после чего покинули коридор, оставив птицу доживать своё без древней магии, которая не работала, если стёкла не одаривали окружающих своим свечением. Кенциль знал это, но не рискнул объяснить Илесу. И имя самого профессора должно было быть среди тех, кто перечислялся в письме. Хорошо или плохо, что Овроллия не знала об этом? Наставник так и не решил.