«Когда сентябрь
зовет журавлей из болот,
лебедям на каналах обрезают крылья.
Как во сне к нам приходят
самолеты,
на которых мы никогда не летали,
так к лебедям во сне
приходят крылья.
Сверху —
блестящие перья,
снизу —
нежный пух,
в котором осенней ночью
можно согреть клюв.
Надежные,
верные
крылья.
Если хвост оторвать у ящерицы,
он отрастет.
Но станет короче.
Крылья отрастут и у лебедей.
Но станут короче.
С каждой осенью,
с каждым разом —
короче.
Смотрите —
как голубоглазые добродушные мужчины
укорачивают мечту!
И весной, когда я вижу
лебедей,
я думаю — красота ли это,
если она оплачена
такой ценой»[4].
И…
Б е л л а. И?
Ц е з а р ь. Что дальше?
А н и т а. Дальше? (Словно очнувшись, откладывает аккордеон в сторону, поднимается, берет пальто.) Дальше ничего. (Уходит.)
Цезарь собирает вещи — три стула, столик, телефон, графин, стакан.
Белла берет у него оба пальто и аккордеон.
Цезарь — на этот раз он — оглядывается и произносит:
«Антракт — десять минут, но у нас с вами за это время пройдет целая неделя».
Белла: «Идем».
Оба уходят.
Входит Б е л л а, несет стол с красной лакированной поверхностью и две такие же табуретки, одеяло, шарф… Одеялом и броских тонах Белла накрывает тахту, ярко высвечивается и шарф, переброшенный через спинку стула. Мы находимся —
В КОМНАТЕ БЕЛЛЫ.
Разместив все, Белла идет к двери.
На полпути останавливается, поворачивается к нам, произносит:
«Хочешь — положу ладони
На кору продрогшей липы,
Я скажу всего два слова,
И тотчас с ветвей расцветших
Полетит пыльца, мерцая,
И на нас волною теплой
Запах сладостный прольется.
Липа голос мой узнает:
Ведь под небом Гризинькална
Мы как сестры вырастали.
Входит А н и т а с магнитофоном.
Б е л л а уходит и тотчас вновь возвращается, неся аккордеон и вазу с еловой веткой в шишках.
Анита садится на стул.
Белла включает магнитофон.
Песню «Четыре белые рубашки» исполняет двойной мужской квартет, соло — Цезарь Калнынь.
«Коль есть четыре белых
Рубашки у тебя,
Все трын-трава, сквозь пекло
Протопаешь шутя.
Лишь песенка вдогонку
(Уж ты ее прости!):
Мол, не в рубашках дело,
А в со-вес-ти.
С утра в рубашке чистой —
К начальству в кабинет.
А взмокнет от усердья —
Смени ее в обед.
И песенка напомнит
(Уж ты ее прости!),
Что дело не в рубашках,
А в со-вес-ти.
Закапаешь вторую,
Обедая с женой, —
И новая рубашка
Сверкает белизной.
Но песенка все гуще
(Уж ты ее прости!):
Ведь дело не в рубашках,
А в со-вес-ти.
Наряды — словно взгляды,
Меняй их, не жалей!
И к вечеру рубашки
Одна другой грязней.
И песня оборвется
(Уж ты ее прости!):
Ведь не в рубашках дело,
А в со-вес-ти»[5].
Когда песня кончается, Белла выключает магнитофон и смотрит на часы.
Смотрит на часы и Анита.
А н и т а. Простите, но… я понимаю, что очень поздно, но я… не могу уйти, пока…
Б е л л а. Я разве что говорю. Сидите.
А н и т а. Вы все еще уверены, что он…
Б е л л а. Придет?
А н и т а. Да.
Б е л л а. Он не может не прийти. Ой! Сядьте, пожалуйста, куда-нибудь в другое место. На тахту… Пожалуйста!