— «Ты кто?» —спросили мы оторопело, когда вернулись.
— Я Коля, — смело ответил гость. — А что это у вас в таком большом мешке, транзистор, да?
Вслед за Колей явился Саша, худенький и застенчивый. Он без приглашения в палатку не полез, а сидел за сторожа под елкой и с некоторым опоздание/^ тихо окликнул приятеля, когда мы уже вовсю знакомились.
Ребята, оказывается, заприметили нас в своем лесу еще с вечера, но никому ничего не сказали, решили разобраться в этом деле без посторонней помощи. Мы честно признались, что идем в такую-то деревню, интересуемся партизанами. И тогда Коля заявил, что нам надо пойти к нему домой. Маму его зовут тетя Маня, а папу — Петр Петрович, он учитель.
Если бы не Коля, мы могли и не встретиться с Марией Александровной Любаревич, партизанской связной.
Она работала на связи с весны 1942 года и была одним звеном в той цепочке, по которой из гарнизонного поселка шли к партизанам сведения о железнодорожных составах на узловой станции, о боевой силе противника. Передавала медикаменты для отрядов, о случалось, и оружие.
Связная была совсем девчонка — еще не успела отгулять на всех своих вечеринках. Один брат у нее был в отряде «Коммунист», другого за связь с партизанами убили немцы — это был хозяин той самой хаты на Ганниной горе. Она уже видела облавы, казни, и по ней самой стреляли из двух станковых пулеметов, когда пробиралась в обход немецких постов. Ничего, не попали.
Однажды задержали в Старине. Она как раз шла из «Берлина», передавала подпольщикам задание отряда. Никаких улик при ней не имелось. Отпустили.
В том дачном поселке она знала только, кого нужно, — семью аптекаря, врача. Через них шли лекарства и перевязочные материалы в партизанские госпитали. Еще знала двух провокаторов, партизаны предупредили.
В пронизанной солнцем комнате между нами и ею — метр, не больше. Протяни руку — коснешься. Всего на расстоянии вытянутой руки от меня мир, вместивший всю реальность прицельной стрельбы из тяжелых армейских пулеметов по бегущей девочке. На дальнем краешке этого мира, где-то там, неназванной прошла и мама. Смуглолицая женщина в белой кофточке-и выгоревшем платке — оттуда, от нее.
Как трудно дается чувствам самое простое: когда смотришь на звезды, поверить, что между ними и то бой только время, а больше ничего.
Мария Александровна перед работой повторно управлялась по дому. Собиралась в поле и говорила с нами. О войне у нее получалось без охов и вздохов, как будто это тоже была просто такая работа — перехитрить врага, не попасть под пулю. Не зная особо" цены для нас каждого своего слова, она, между прочим, вспомнила:
— Немца тут провозили, это уже в сорок третье было, в мае. Полковника, так говорили. С ним трое партизан — все из бригады «Разгром».
Вот мы и встретились. Много раз слышанная, на разные лады переложенная история с немецким офицером казалась нам до сих пор легендой.
Он ушел с подпольщиками прямо из гарнизона, унося с собой штабные документы, офицерский противогазнового выпуска — им очень интересовались на Большой земле — и секретнейшие данные, подтверждающие подготовку большой операции немцев на Орловско-Курской дуге. Потом в сопровождении связных из отрядов группа пробиралась от деревни к деревне, пока не вышла к партизанскому аэродрому. Отсюда самолет с Большой земли взял курс на Москву, офицера ждали уже в ставке.
После войны об этой истории не раз писали, выхватывая выигрышный, почти детективный сюжет из цепи связанных между собой событий. Получалось как-то очень легко и неправдоподобно. И в рассказах, которые мы слышали от разных людей, было много противоречивого, не совсем понятного. Одни говорили, что с немцем как следует поработали подпольщики, они-то и нащупали его антифашистские настроения, помогли решиться на уход к партизанам. У других выходило, что это была красивая авантюра: офицера заманили в ловушку, запугали и повели. В одной книжке даже обложки не пожалели для этой живописной картины. Лес, луна светит, и две решительные молодые женщины ведут под дулом автомата растерянного вояку в крупном чине. У него, похоже, связаны руки, голова покорно опущена на грудь...
В поселке, где в 1943 году «пропал» немец, люди возмущались, читая такое: «Кто это видел, скажите, чтобы так просто счастливило партизанам?»
Но все версии сходятся в том, что с офицером говорила перед его уходом в лес наша мама.
Мария Александровна не посвящена во все подробности тех событий. Она знает только то, что видела сама.
Немец был в плаще с поднятым воротником, на голове шляпа, в руках портфель с двумя замками. Кроме партизан, при нем были две незнакомые женщины. Как будто бы тоже немки, потому что ни с кем, кроме этого полковника, не говорили.