- Так-то, сын любезный, - со смаком повторил купец, - не послушал ты меня намедни, вот и вышло боком! Попал как кур в ощип, вряд ли теперь снова оперишься! Теперь слушай внимательно свой приговор. Расшиву я готов купить у тебя на дрова за сто рублей. Убытки от подмоченной муки оценили мне в шестьсот рубликов...
- Помилуй, Захар Родионыч, подмочено всего две дюжины мешков, я сам считал!
- Ошибся ты, любезный сын, оценщик более ста мешков нашел непригодными. Вот и записка его!
Осетров протянул Сергею бумагу с большой круглой печатью. В ней черным по белому было сказано, что сто семь мешков с мукой, принадлежащей Осетрову, подмочены водой и мука в них непригодна к продаже. Убытки превышают шестьсот рублей, и судовщик Желудков обязан возместить их.
- И еще пятьдесят рубликов за тобой, - кинул Осетров костяшки на счетах. - Итого шестьсот пятьдесят. И деньги свои обязан я с тебя немедля взыскать.
- Я отдам, отдам, - в каком-то горячечном бреду забормотал Сергей, из-под земли достану, а отдам!
- Нет уж, любезный сын, - усмехнулся Осетров, - ты слов-то безответственных на воздух не кидай! Где тебе такие деньги раздобыть?
- Я достану, достану... - повторял Сергей.
- Даже ежели дом свой заложишь со всем имуществом, и то не получишь столько! Не хотел добром в приказчики ко мне идти, пропадай теперь не за понюх табака! В бурлацкую лямку я тебя заставлю впрячься, иначе в долговую яму посажу! Сестра твоя бесприданницей останется, а мать с младшим братцем с сумой по миру пойдут!
- Помилосердствуй, Захар Родионыч!
- Пощады запросил? Получишь ее не ранее того, как тише воды ниже травы станешь! А главное, мысли крамольные о водоходной машине из головы выбросишь!
Торжествовал Осетров недолго. Уже через несколько часов Сергей положил ему на стол шестьсот пятьдесят рублей и порвал записку оценщика. Деньги достал Иван Петрович, как только узнал о кабале, грозившей Желудкову. Пришлось занять их у ростовщика под большие проценты.
На следующий день плотники осмотрели расшиву и нашли, что починить ее возможно. Судно доставили в Подновье, заделали пробоину, стали устанавливать на нем водоходную машину. Три месяца потребовалось для того, чтобы изготовить все необходимые части, подогнать их друг к другу. Осталось всего каких-то несколько дней до полной готовности к путине.
И вот снова заговор богатых купцов и Извольского грозил свести все усилия на нет...
ЧАСТЬ IV
1
Легли мы с Сергеем в четыре часа утра, а в семь были уже на ногах. Окатились студеной водой из колодца, снимая остатки сна, оделись - мне пришлось облачаться в запасное платье судовщика, благо, что пришлось впору! - сели завтракать.
- У Нижнего базара, - объяснил Желудков, - найдешь часовую мастерскую Пятерикова. Там о тебе уже знают, попробуют с матушкой тебя свести. После обеда непременно поспи, а ночью заступай на стражу. Только учти, Саша, добавил он, - мы не должны показать врагам, что знаем об их черных замыслах. Иначе они могут планы изменить и застанут нас врасплох. Обнаружить их козни надобно как бы случайно. Потому, коли в твою стражу явятся злоумышленники, своего присутствия никак не выдай, следи только за ними в оба глаза и запоминай все хорошенько! А козни их мы сами на чистую воду выведем!
Сразу же после завтрака я поспешил в город. И вот уже, сказочно красивый, он открылся перед глазами на высокой горе: утопающий в зелени садов, сверкающий на солнце золотом куполов и жемчугами новых белокаменных домов. Огромной подковой спускается почти к самой воде кремль, и кажется, будто только он, как якорь, удерживает город на месте. Не будь его, поплыл бы он вниз по раздольной реке к самому морю вместе с белокрылыми парусниками или воспарил бы высоко над землей... Радостно было мне в то утро любоваться сказочно красивым городом, где прошла юность матушки, думать о скором свидании с ней.
Я быстро нашел Нижний базар, зашел в часовую мастерскую. Пока пожилой мастер с длинным носом, напоминающим маятник, и усами-стрелками, закрученными вверх, занимался с другим посетителем, я огляделся вокруг. Десятки самых разных часов карманных, настольных, настенных, каминных, кабинетных тикали на все лады, тщетно стараясь обогнать друг друга. По-разному отбивали они каждый час, полчаса и даже четверти часа. В одних били куранты, в других куковали кукушки, лаяли собачки, пели петухи, ухали филины. А иные вызванивали затейливые мелодии, и под эту музыку танцевали пастухи с пастушками, маршировали оловянные солдатики.
Но особенно удивило меня то, как уверенно управлялся мастер со сложным механизмом. Вооружив правый глаз увеличительным стеклом, он выискивал поломку в хитросплетении крошечных шестеренок, колесиков и пружин. Увлекшись этим занятием, он и после ухода посетителя некоторое время не замечал меня, и мне пришлось кашлянуть, чтобы привлечь его внимание.
- Я от Ивана Петровича, - сказал я, как только часовщик поднял голову.
Алексей Васильевич сразу же отложил работу в сторону, вышел из-за стойки, молча обнял меня.
- Счастлив был бы свести тебя с матушкой, попробовать как-то выручить ее из неволи, но - увы!.. У меня дурные вести, мужайся, Саша...
- Она умерла? - едва выговорил я одеревеневшим языком.
- Да, - подтвердил часовщик. - Еще полтора года назад.
Я без сил опустился на скамью. Закрыл лицо руками и долго не отрывал их. Я хотел скрыть слезы, но мне не удалось сделать это. Судорожные рыдания потрясли все тело.
- Ты плачь, не сдерживайся, - откуда-то издалека донесся голос Пятерикова, - я ведь понимаю, какое у тебя горе. Плачь, потом станет легче!
На время я остался один в мастерской, а когда окончательно пришел в себя, то увидел рядом Пятерикова-младшего. Я сразу догадался, что это Петр, так он был похож на отца.
- Отчего матушка умерла, не знаешь? - спросил я Петра.
- Застудилась сильно, когда полоскала зимой белье в проруби. В несколько дней угасла. Тебя просила вызвать, но Осетров не велел. Ничего святого для таких людей нет...
Я сжал кулаки точно так же, как Желудков накануне вечером. Ну что ж, когда-нибудь купец обязательно ответит за все свои преступления!
- Покажешь, где ее похоронили?
- Конечно. Я и цветы в палисаднике срезал, отнести туда.
На Успенском кладбище мы нашли матушкину могилу по имени, вырезанному на кресте. Я положил на небольшой, заросший травой холмик крупные ромашки, которые матушка так любила при жизни...
Мы молча постояли у могилы, и я подумал о том, что она, верно, благословила бы меня на дружбу с Кулибиным и его друзьями...
На обратном пути я снова - в который уже раз! - рассказывал о заговоре.
- Отец сказал, что ты жизнью рисковал, когда добирался к нам!
- Особенного риска и не было, - пожал я плечами. - Товарищи по путине мне помогли бежать, когда узнали, что я Ивана Петровича должен предупредить об опасности.
- Слышали, значит, о его водоходной машине?
- Бурлаки очень ее ждут! За два дня в путине несколько раз о том говорили!
- Правда? - обрадовался Петр. - Я тоже нынче уверен, что машина им по душе придется!
- Бурлаки, почитай, все на его стороне! Нам бы только с нечистой силой управиться, а там посмотрим, кто кого!
- Управимся! - пообещал Петр. - Никуда не денется!
- Не так просто, поди, это! Мы ведь не можем злоумышленников на месте преступления за руку схватить!
- Не можем! - согласился Петр. - Придется при народе их коварство разоблачать.
- А как?
- В случае чего своего плотника из Подновья вызовем. Он и объявит о незваных гостях!
2
Обедали мы у Пятериковых. Ксения Фоминична, хозяйка дома, приготовила блины, напекла пирогов с рыбой, морковью, грибами. И снова я рассказывал о матушке: какая она была искусная вышивальщица, как не побоялась выйти замуж за полюбившегося крепостного живописца, как восхищалась удивительным мастером Кулибиным...
- Матушка мне как-то рассказывала, - поделился я самым заветным, как девица-клад помогла ему стать удивительным мастером. Тогда я всему поверил, а ныне понял, что историю ту люди придумали, не умея постичь истинной природы его дарования.