- Зови. А ты, - обернулся он ко мне, - приступай к делу, не мешкая. Возьми только грифель и бумагу и мигом обратно!
Я выскочил из кабинета в полном смятении чувств. Слишком дорогой ценой доставалось свидание с матушкой...
5
Вернулся я в тот момент, когда Митька, закончив бритье и массаж, собирал свои инструменты, а управляющий, сам в прошлом мелкопоместный дворянин Кузьма Демьянович Дворищев, отвечал на вопросы князя. Я присел на краешек стула и стал делать наброски, слушая вполуха, о чем идет речь.
- Наши ряды заполнены? - спрашивал князь.
- До отказа. Налогу пятьсот рублев взял.
- Что на перевозе?
- Только наши паромы и лодки. Без пошлины ни одна живая душа на макарьевский берег не попадет. Вчера до ста рублев выручили.
- Сколько товару наши сундучники выставили?
- До полтыщи. Шести видов, от амбарных до дорожных. А ценою от полтины до двух рублев.
- Крепостных отобрал на продажу?
Грифель дрогнул у меня в руке. Я снова вспомнил матушку и стал слушать внимательно.
- Плотника Гришку - немощен стал - да сенную девку Акульку бестолкова и нерасторопна. Триста рублев за обоих назначил, только вряд ли и за такую цену купят.
- Объяви приказчику от моего имени, что до двухсот целковых может скостить. А много ли бурлаков нынче купцы просят?
- Пока что до трехсот душ.
- Прикинь-ка, что возьмем за них?
- Путины у всех дальние, за тыщу верст. Пожалуй, до двадцати рубликов за душу выйдет.
- Всего, значит, тысяч шесть? А нельзя ли поболе из толстосумов вытрясти?
- Пробовал. Сверх половинного жалованья не дают нашим бурлакам. А не уступим - к другим помещикам переметнутся.
- Тогда набери еще человек сто в бурлаки. Через ряду* их выставим. Мне нынче деньги крайне нужны. Гостей надобно отблагодарить за то, что предводителем* избрали!
_______________
* Р я д а - в данном случае: рынок бурлаков.
* П р е д в о д и т е л ь дворянства - главная выборная должность в губернии.
- И так, как на войну в рекруты брал, с каждого десятого двора!
- По сусекам и донышкам поскреби!
- Сенокос же в разгаре, ваша светлость, за ним - жатва!
- Не впервой, управимся! На пять, на шесть дней на барщину гони, а то и на всю неделю!
Управляющий покосился на меня. Извольский перехватил его взгляд.
- Напрасно живописца опасаешься, Кузька! То мой раб, верный и бессловесный, смиренный и кроткий. Так ведь?
Я еще ниже склонил голову над рисованием.
- Люди и так ропщут, ваша светлость! По указу только половину недели можем на барщине держать. Как бы жаловаться не стали в губернию!
- Не страшно! У меня там чернильные души куплены! Ко мне все жалобы воротятся. Так что поднатужься!
- Трудно, ваша светлость, - поскреб в затылке Дворищев. - Разве что обсевки подмести?
- Сойдут и они, купцы все скушают! На ряде одних выставим, других - в путину отправим! - Князь похлопал управляющего по плечу: - Время ныне, Кузька, сам знаешь какое! День ярмарки - год кормит! А бурлаки - самая доходная статья!
- Так неоткуда же взять больше!
- А тех, что снизу с купцом Овчинниковым идут, считал?
- Вряд ли вторую путину подряд осилят! На днях письмо от старосты получил. Болезни артель изнурили! Трое от холеры померли, еще двоих по дороге оставили, идти в лямке более не могли.
- За покойников купец пусть отступное заплатит.
- Само собой.
Давая понять, что разговор окончен, Извольский позвонил в колокольчик.
- Одеваться! Живо! - крикнул возникшему на пороге Фалалею. - Пока завтракать стану, во дворе чтоб все было готово к отъезду. - И, повернувшись ко мне, добавил: - Поедешь на запятках моей кареты. Там уже не порисуешь. Зато впечатлений наберешься, а сие для живописца тоже немаловажно!
6
К девяти часам утра около ста человек ждали выхода князя и княгини у ворот усадьбы. Впереди на гнедых лошадях гарцевали двадцать вершников в одинаковых голубых кафтанах и круглых шляпах с зелеными перьями. За ними держалась охота - псари и доезжачие. Эти восседали на вороных конях, были одеты в малиновые кафтаны с белой перевязью через плечо, в желтых шапках с красными перьями. Далее следовали гости, в основном мелкопоместные дворяне, одетые как придется, иные явно хуже княжеских слуг. Замыкали шествие дворовые слуги в праздничных желтых рубахах-косоворотках и черных шароварах, заправленных в зеленые сафьяновые сапожки.
Ровно в девять часов князь с княгиней появились на высоком крыльце. Извольский был облачен в алый бархатный кафтан, шитый золотом, камзол с серебряными блестками, с широкой красной лентой кавалерии через плечо и шпагой на боку. Княгиня Елена Павловна, под стать ему, гордо выступала в изящной накидке из серебряной парчи с алыми разводами, с маленьким перламутровым корабликом на самом верху высокой прически, пышном платье с робронами*, драгоценными украшениями, сверкающими на голове, шее, груди.
_______________
* Р о б р о н ы - пышные нижние юбки на китовом усе.
Раздались громкие приветственные крики, в воздух полетели шляпы, шапки, картузы. Князь поднял руку, требуя тишины.
- Не время ли ехать на ярмарку? - громко выкрикнул он, согласно обычаю.
- Время! - дружно грянули из рядов.
Князь подал руку супруге, и они стали медленно спускаться с крыльца. И вдруг, нарушая установленный порядок, из толпы дворовых выбежал широкоплечий, статный молодец, упал на колени у крыльца.
- Бью челом вашей светлости... - начал он.
- Порядка не знаешь, холоп? - перебил князь и затопал ногами от ярости. - Донесли мне, о чем просить хочешь. Только не бывать тому, не видать тебе Глашки как своих ушей! А за то, что праздник мне омрачил, на конюшне двадцать плетей получишь, и - в бурлаки! Эй, стража!
Четверо дюжих псарей подбежали к Степану, подняли его на ноги и увели в сторону.
- Не повезло бедолаге, - покачал головой мой сосед по запяткам, - не вовремя со своей просьбишкой сунулся!
Как ни в чем не бывало князь с княгиней сошли с крыльца и медленно прошествовали к двум золоченым каретам, запряженным тройками белых как снег лошадей. Они заняли свои места, я вместе с тремя другими гайдуками свои.
- Трогай! - махнул кружевным платочком из окна кареты Извольский, и длинный поезд, извиваясь змеей на поворотах, двинулся к переправе.
Несмотря на страду, вдоль всей четырехверстовой дороги от имения Извольских до переправы стояли нарядно одетые крестьяне, согнанные, верно, со всей округи, что-то кричали, размахивали руками, бросали под ноги лошадям полевые цветы.
По обе стороны у въезда на переправу выстроились огромные ряды купеческих и крестьянских телег, доверху нагруженных разными товарами, и даже несколько дворянских карет. До прибытия княжеского поезда никого не велено было пускать на макарьевскую сторону. Здесь же собрались лучшие музыканты, песельники и плясуны со всей округи. Еще издали, увидев поезд князя, они грянули плясовую:
- Танюшка! Танюшенька!
Таня по торгу ходила,
Чеботы себе купила,
Два с полтиной заплатила...
Под разухабистую песню и пляску отпрягли лошадей, а кареты князя и княгини перенесли на паром на руках. Князь прихлопывал в ладоши в такт музыке. Балалаечники, рожечники, ложечники старались вовсю. На широком водном просторе песня набрала еще большую силу. Плясуны пошли вокруг карет вприсядку.
На двух паромах поместилась лишь половина княжеского поезда. Другая люди и лошади - переезжала Волгу и примыкающее к ней Желтоводское озеро в лодках и на весельных баржах. На середине переправы князь дал знак прекратить веселье. Песня оборвалась на полуслове.
На макарьевском берегу служители монастыря встречали Извольских хлебом-солью. Князь и княгиня вышли из карет и подошли под благословение архимандрита. Знатные гости отломили от огромного пышного каравая по маленькой корочке, присыпали солью, попробовали, похвалили монастырскую выпечку.