Всеволожский частично выполнил свое обещание и переслал переданные ему Иваном Петровичем чертежи водоходной машины брату. Тот, в свою очередь, отдал их на рассмотрение вышеупомянутому механику Пуадебарду, бывшему профессору математики Лионского коллежа, находящемуся на его службе.
Пуадебард сразу же смекнул, что может извлечь из чужого изобретения немалую выгоду для себя. Кулибинскую машину легко приспособить и для сверхтяжелых бархот, заменив вододвижущиеся колеса лошадьми! Все остальное уже отработано у нижегородского механика. Остается лишь изменить кое-что и... выдать чужое открытие за свое!
В устье реки Пожвы, где находились заводы, закипели плотницкие работы. Под наблюдением Пуадебарда плотники установили на одной из бархот вертикальный вал с восемью длинными деревянными ручками, или водилами. Лошади, припряженные к ним, ходили по кругу и вращали этот вал. В верхней части его помещался барабан для навивания якорного каната, точно такой, как у Кулибина. И укладывался канат на навои с помощью тех же зажимных устройств - "собачек", которые придумал он.
27 мая 1811 года коноводное судно с двадцатью пятью тысячами пудов соли в трюме вышло в плавание из устья Пожвы одновременно с шестью обычными бархотами, ведомыми бурлаками. На борту коноводки было вдвое меньше людей, чем на каждом обычном судне: вместо ста сорока человек всего шестьдесят восемь. Восемь человек управляли лошадьми и следили за коноводной машиной, десять - стояли за рулем и занимались снастями, пятьдесят - поочередно завозили вперед два якоря.
В первый же день коноводка оставила далеко позади обычные бархоты и с каждым днем увеличивала отрыв от них. 880-верстный путь до Нижнего Новгорода коноводка завершила на пять суток раньше, чем остальная шестерка. Она проходила в среднем двадцать верст в сутки, тогда как обычное судно - всего лишь двенадцать.
Через полтора месяца после отплытия из Пожвы, 10 июля, коноводная бархота причалила к нижегородской пристани. Известие об этом быстро облетело весь город. Толпы народа собрались на берегу, чтобы посмотреть на диковинное судно. Кулибин с друзьями тоже заинтересовались коноводкой. Однако на судно их не пустили. Пуадебард не пожелал открывать свои секреты кому бы то ни было.
Через десять дней Нижегородский вице-губернатор Крепов выдал Пуадебарду свидетельство об изобретении "особливой коноводной машины". Еще через два с половиной года, после окончания Отечественной войны, механик Всеволожского получил такое же свидетельство от правительства и право взимать плату со всех, пользующихся его "изобретением".
Некоторые подробности об устройстве коноводки Пуадебарда Кулибин узнал от поверенного в делах Усольских заводов Дьяконова. Противоречивые чувства боролись в тот день в его душе. С одной стороны, он радовался, что его идея все-таки осуществилась, пусть даже в сильно измененном виде. С другой - огорчался тому, что его изобретение присвоено другим. Протестовать, однако, не стал, чтобы не препятствовать дальнейшему распространению машины.
Впрочем, Пуадебард торжествовал и получал прибыль от похищенного изобретения недолго. Уже через четыре года крепостной графа Шереметева из волжского села Кадницы Михаил Сутырин изобрел коноводную машину особой конструкции, более совершенную и простую в управлении. Лошади у него ходили не по кругу, а по прямоугольной площадке вдоль борта. Эта площадка состояла из отдельных шарнирных звеньев, соединенных в виде бесконечной цепи, причем цевки этой цепи зацеплялись с зубьями шестерни, сидящей на валу с навоями, выбирающими канат завезенного якоря.
Кулибин успел познакомиться с машиной Сутырина и порадовался тому, что народный умелец продолжил то, чему он положил начало...
15
В последний свой приезд к Ивану Петровичу я застал его вместе с семьей - женой и тремя дочерьми - в маленьком ветхом домике, приобретенном за шестьсот рублей, полученных изобретателем из комитета общественного призрения*.
_______________
* К о м и т е т о б щ е с т в е н н о г о п р и з р е н и я благотворительная организация, призванная оказывать помощь неимущим.
Обстановка в единственной комнатке была нищенской, от всего имущества, сгоревшего вместе с домом на Успенском съезде, остался лишь маленький письменный стол, микроскоп и подзорная труба.
С каждым годом бедствовали они все сильнее. Пенсию Кулибин получал в обесцененных ассигнациях*, курс которых сразу же после Отечественной войны упал почти в пять раз, а долги продолжали расти. И ни на какие доходы рассчитывать не приходилось: многочисленные проекты по-прежнему странствовали из одной канцелярии в другую без всяких надежд на успех.
_______________
* А с с и г н а ц и и - бумажные деньги, введенные в обращение при Екатерине II.
Отчаявшись "биться головой о каменную стену", Кулибин послал очередной проект самому графу Аракчееву, в то время пользовавшемуся неограниченной властью. Ответ от него не заставил себя долго ждать, как другие, но оказался вовсе не такой, которого ждал изобретатель:
"При сем, - писал всесильный временщик, - скажу вам откровенно мое заключение, на которое, без сомнения, и вы согласитесь. Предполагаемая вами постройка через Неву моста потребует больших издержек, кои в нынешнее время государству необходимы для других важнейших предметов, без коих обойтиться не можно, и потому я думаю, что сие предположение нельзя будет привести теперь в исполнение".
Тем самым очень влиятельный человек в государстве недвусмысленно дал понять Кулибину, что любое его изобретение, требующее "больших издержек", будет с порога отвергнуто. А поскольку пустяками Кулибин заниматься не желал, ему вообще следовало бы прекратить отнимать время у занятых людей!
И все-таки престарелый изобретатель не склонил головы перед "неразрешимыми обстоятельствами". Последние годы своей жизни он посвятил созданию самодвижущейся машины, которую надеялся применять в судах, самокатках, а также для "подъема питьевой воды в гору и обращения ее в нижегородском водопроводе".
В то время ученые уже доказали, что вечный двигатель невозможен, но Кулибин все еще верил, что ему удастся осуществить неосуществимое.
Из дома Иван Петрович выходил уже редко, и я, рисуя его с натуры сидящим за маленьким письменным столом над чертежами, окончательно решил изобразить его на портрете именно таким!
Последний раз я навестил его за несколько дней до кончины, 24 июня 1818 года. Восьмидесятитрехлетний Кулибин нашел в себе силы выйти к Откосу, чтобы полюбоваться Волгой. Как раз в это время по реке плыли сутыринские коноводки. Указав на них рукой, Иван Петрович тихо сказал мне:
- Все-таки мы победили в той путине...
Умер Иван Петрович 30 июня 1818 года, а хоронили его четыре дня спустя.
Чтобы собрать деньги на похороны, его жена Мария Ивановна продала последнюю ценную вещь в доме - настенные часы, сделанные Кулибиным много лет назад. Остальные деньги принесли Пятериковы.
Кроме родных и близких Ивана Петровича, людей на кладбище было немного. Кроме Пятериковых, пришли в тот день отдать последний долг памяти Кулибину Сергей Желудков и Егор Пантелеев. Они по-прежнему плавали вместе. Егор успел стать кормщиком и более уже не думал о купеческом поприще. Другие мои знакомые бурлаки находились в плавании и посетили могилу человека, который, по словам Ерофеича, "увидел в них людей", позже. Якова Васильевича Орлова тоже не было среди учителей Нижегородской гимназии, в которую преобразовалось народное училище. К тому времени Орлов уже давно жил в Петербурге и сам болел неизлечимой болезнью.
Меньше чем через год после смерти Ивана Петровича в журнале "Отечественные записки" появилась статья его редактора П. Свиньина "Жизнь русского механика Кулибина и его изобретения", о которой я уже упоминал вначале. После знакомства с нею я и решился взяться за перо, чтобы рассказать о подлинных событиях, свидетелем и участником которых мне довелось быть.