Я посмотрел на Шенца, сидевшего спиной к кучеру и лицом ко мне. Обе его руки покоились на рукоятке упертой в пол трости. Он внимательно смотрел в окно, словно уличная суета могла открыть какую-то важную тайну.
— И что же это за определенные круги, в которых знают, что этот Френсис Борн когда-то работал на Оссиака? — спросил я, нарушив тишину.
— Один мой знакомый из Виллиджа, который продает всякие целебные средства, эликсиры и тому подобное, — сказал он. — Человек с Экватора.
— Прекрасное прозвище, — сказал я.
— Прекрасный человек, — отозвался Шенц.
— Отец миссис Шарбук разгадывал тайны снежинок. А что Борн? Астролог? Толкователь снов? Предсказания по мозолям на ногах? Какая у него была специализация?
— Не знаю, как это официально называется, — сказал Шенц. — Что-то вроде говноведа.
— Что-что?
— Он предсказывает будущее по прошлому, так сказать, — сообщил Шенц с улыбкой.
— По экскрементам? — спросил я.
Шенц кивнул, и мы оба зашлись от смеха.
— А я думал, этим дьявол занимается, — сказал я, отирая слезы с глаз.
— Тебе бы нужно больше читать трансценденталистов, — сказал Шенц, тряся головой. — Сверхдуша повсюду[31]. И потом, мы же едем не на семинар. Нам нужно только узнать, видел ли он твою заказчицу в те времена, когда служил у Оссиака. Даже если она была всего лишь ребенком, он все равно может вспомнить цвет волос или какие-нибудь особые приметы.
— Дай-то бог, дружище, — сказал я и закурил сигарету. Остальную часть пути мы проделали молча, только время от времени прыскали со смеху.
Когда мы съехали с дороги на территорию лечебницы, я увидел главное здание — впечатляющее сооружение из кирпича и камня, частично скрытое за старыми кленами и дубами. Когда мы подъехали ближе, там и сям стали видны другие постройки, принадлежащие этому заведению. Пейзаж был приятен для глаз, ничто не свидетельствовало о душевных страданиях и умственных отклонениях, нашедших приют под этими крышами, — точно так же за день встречаешься с множеством разных людей, не подозревая о том, что творится у них в голове.
Шенц заплатил кебмену и попросил дождаться нас. Нам разрешили часовое свидание с Борном. Мой приятель договорился о встрече по телефону, сказав служителю, что мы прежде были соседями мистера Борна и хотели бы узнать, как он поживает. На ступеньках главного здания нас встретил некто мистер Каландер, тот самый, с кем разговаривал Шенц. Он показался нам вполне любезным, подозрительно веселым и склонным изъясняться скороговоркой.
— Тут у нас полная неразбериха, — пояснил нам Каландер. — На следующий год мы переезжаем на новое место в Уайт-Плейнс, и сейчас люди заняты переучетом. Поскольку ваш друг Борн проживает не в главном здании и вполне вменяем, то вы сможете без всяких проблем недолго повидаться с ним.
— Отлично, — сказал Шенц. — А в каком здании Френсис?
— Идемте, я вам покажу, — сказал Каландер.
Мы шли по территории заведения, и разговорчивый служитель рассказывал нам о недавних событиях в лечебнице. Он сообщил, что, хотя место изначально было выбрано идеально — довольно далеко от города, — теперь, когда застройщики наступают, заведение потребовалось переместить, поскольку никто не хочет жить рядом с душевнобольными.
— Слишком поздно, — сказал на это Шенц.
Каландер замолчал на несколько мгновений и смерил моего друга недоуменным взглядом, а потом снова затараторил с головокружительной быстротой:
— И потом участок с таким великолепным видом на Гудзон — это отменная недвижимость. Я думаю, что не выдам никакой тайны, если скажу, что эта земля — лакомый кусочек и многие бы хотели им завладеть, — сказал он. — Каждый год мы принимаем почти четыреста пятьдесят новых пациентов. Здесь у нас все же настоящий рай по сравнению с Уардс-Айлендом. — Это было еще не все, и Каландер продолжал говорить с бешеной скоростью, сыпал фактами и цифрами, перемежая их с цитатой-другой из «Гамлета», так что я начал подумывать — а уж не пациент ли он сам.
Мы миновали часовню с каменной колокольней наверху, потом пересекли еще одну лужайку и направились к большому дому, который, по словам нашего проводника, назывался Вилла Мейси.
— Здесь помещаются больные с легкими расстройствами — те, у кого провалы в восприятии или иллюзорное видение мира, — сказал Каландер.
Мы вошли — внутри помещение оказалось довольно тихим и прибранным, — поднялись на второй этаж, а потом направились по длинному коридору. Мы шли, а мистер Каландер легонько прикасался к каждой из дверей, называя имена обитателей:
— Мистер Шеффлер, мистер Коди, мистер Барон…
Наконец он добрался до двери мистера Борна.
— Одну секунду, джентльмены, — сказал он и вошел в комнату. Несколько минут спустя Каландер появился и объявил: Френсис ждал вас.
Я посмотрел на Шенца, — он ведь говорил мне, что Борн понятия не имеет о нашем приезде. Тот поднял брови и пожал плечами, словно утверждая: «Что ж, он и в самом деле предсказатель».
Когда мы вошли, Каландер предупредил нас:
— Только не больше часа, джентльмены, прошу вас, — и удалился.
В середине опрятной комнаты, куда свет проникал через два зарешеченных окна с растениями на подоконниках, сидел очень старый человек. Смокинг на нем был пошит в стиле, который вышел из моды два десятилетия назад. Довольно большие очки с сильными линзами увеличивали размер его глаз. Человек был болезненно тонок, словно кукурузный стебель, а для лица его, казалось, использовали растянутую, потрескавшуюся кожу бумажника. Увидев нас, он наклонил голову и улыбнулся в нашу сторону.
— Я все думал, когда же вы появитесь, — сказал он.
— Вы знали, что мы придем? — спросил Шенц.
— Я это видел.
Мы подошли поближе к нему и сели — я на диван, а мой товарищ на скамью, которая была придвинута к Борну именно для этого.
— И где же вы это видели? — поинтересовался Шенц.
— Два дня назад по результатам понедельничной тушеной ягнятины.
Я поморщился, но Шенц остался невозмутим.
— Похоже, вас неплохо кормят, — сказал он.
— Я просто не знаю более пророческого продукта, — сказал Борн. — Я слышу вторичную ягнятину так явственно, будто она обрела дар речи.
— Вам передает привет Человек с Экватора, — сказал Шенц.
— А, Горен, — сказал Борн. — Как он поживает?
— Стареет, но все равно он — лучшая реклама своего товара. Все еще готовит отвары для страждущих.
— Знающий человек.
Я представился, как и Шенц. Старик поднял свою высохшую длань и обменялся с нами рукопожатиями.
— Не смогли бы вы рассказать нам о временах вашей работы на Малькольма Оссиака? — сказал я.
— Да, вот это были денечки, — сказал Борн и посмотрел куда-то мимо нас, словно унесенный давними воспоминаниями. Воспоминания и в самом деле, видимо, захватили его, потому что он смотрел в никуда целую минуту, прежде чем заговорил опять. — У меня была своя лаборатория, и я получал более сотни образцов, когда требовалось определять ход развития событий на определенное время. Целые ряды склянок с материалом, принадлежавшим сильным мира сего. В моем владении находился змееобразный образец президента Линкольна — настоящий розеттский камень[32] политического прогноза. Пока за мной стояли деньги Оссиака, мне доверяли, но как только он потерпел крах, я получил ярлык сумасшедшего и кто-то наслал на меня министерство здравоохранения. Люди боятся истины ночного горшка. Они и понятия не имеют, каким древним и надежным является способ пророчества по выделениям…
МОНОЛОГ В КОРИЧНЕВЫХ ТОНАХ
Борн с полчаса во всех подробностях рассуждал об истории той одиозной науки, которой он был одержим. От окаменелых экскрементов доисторических времен до измельченного благотворного кала далай-ламы — он говорил то как гарвардский профессор, то как проповедник-возрожденец, делясь своими экскрементальными видениями. Он мог таким образом растратить все имеющееся у нас время, и потому я довольно грубо оборвал его пространные рассуждения о свифтовском труде «Человеческие экскременты»[33], спросив:
31
32
33