Тут он встретился взглядом с Лешей. Его блондиночка дергалась как автомат. Леша усмехнулся.
Когда музыка наконец кончилась, Коля не сразу отстранился от своей партнерши, некоторое время они стояли обнявшись, потом девушка выскользнула от него, села на кровать и сказала:
— Уф, жарко.
— Я форточку открою, — сказала «лапочка», сбросила туфли, влезла на кровать и открыла форточку. — Вот так лучше, правда?
— Лапочка ты моя, — благодарно сказал Мартынюк.
Леша посмотрел на Колю и снова усмехнулся.
Коля с трудом проглотил комок в горле. Взглянул на часы и сказал непослушным, хрипловатым голосом:
— Мне надо идти, к сожалению.
— Куда? — удивился Мартынюк. — У тебя же увольнительная на сутки.
— Ну надо, ну, — сказал Коля.
— Я тоже, пожалуй, пойду. — Леша поднялся.
Девушки молчали. Только «лапочка» надула губки:
— Ну вот, только начали веселиться.
— А мы останемся, — сказал Мартынюк. — И повеселимся.
— Конечно, — сказала с вызовом «лапочка».
— До свидания.
— Пока…
Они вышли из медпункта и до переправы шли молча. У моста Коля спустился к реке, зачерпнул ладонями воду и жадно напился.
— Во рту пересохло. Черт.
Леша сказал:
— Может, вернешься?
— А может, ты пойдешь куда-нибудь со своими советами?
— Ладно, не заводись. Все равно твой подвиг никто не оценит.
— Не твоего ума дело.
Они шагали по гулкому железу понтонного моста. Коля спросил:
— О чем ты хотел поговорить?
— Ты письма давно получал из дома?
— В общем — давно.
— А от Машки?
— Тоже. А что?
— Я письмо получил от матери. Пишет, Машка в город уехала.
— Ну и что?
— А ты знал об этом?
— Нет. Ну, может, учиться уехала или…
— Вот именно — или.
Некоторое время шли молча. Поднялись на высокий берег. Лес тут был сухой. Уже стемнело. Ветки потрескивали под сапогами.
— А что еще пишут? — спросил Коля.
— Ничего. Бабка твоя болеет.
— Знаю.
У развилки тропинок остановились. Леша чиркнул спичкой, осветил прибитый к дереву указатель: «Хозяйство Полозова».
— Тебе туда, — сказал Леша. — Итак, сто пятьдесят…
— Чего?
— Дней осталось. Ну, ничего, бывай.
— Счастливо, Леша.
Они разошлись.
Уже были слышны голоса, стук движка и видны огоньки за деревьями, когда кто-то неожиданно осветил фонариком лицо Бурлакова.
— Бурлаков! Где тебя. носит? Там к тебе в гости мамаша приехала.
Его проводили к штабной палатке. Еще на подходе он увидел солдат у палатки и чуть позже услышал песню. Женский голос негромко, но душевно пел под гитару. Коля остановился, но сопровождавший слегка подтолкнул его:
— Иди, иди, тебя же там ждут.
На него зашикали:
— Тихо ты!
— Дай послушать!
— Гарно спивае…
Коля вошел в палатку.
Офицер, стоявший у входа, посмотрел на него, слегка посторонился. За столом, сколоченным из свежих досок, спиной ко входу сидела мама и пела, аккомпанируя себе на гитаре. Песня была грустная, но не от песни, а просто он увидел ее плечи, тонкую шею с завитками русых волос, склоненную набок голову, и тугой комок подкатил к горлу, на глаза навернулись слезы. Коля прикусил губу.
За столом напротив матери сидели подполковник, начальник штаба и Колин командир взвода. На столе стояла бутылка хорошего коньяка, в тарелке лежали апельсины, яблоки, печенье и конфеты.
Подполковник увидел Колю Бурлакова, что-то хотел сказать, но только махнул рукой: иди, мол, сюда, но тихо. На скулах его играли желваки.
Мама кончила песню и затихла.
— Так… — подполковник вздохнул.
— Расстроила я вас? — спросила мама. — Настроение такое, невеселое. Простите…
— Да что вы! Вы посте… замечательно.
— Я в другой раз спою вам что-нибудь повеселее. — Мама ударила по струнам. — Эх, раз! Еще раз! Еще много-много раз! — И, не переставая играть, перекинула гитару за спину. — Вот так! — Она обернулась, мельком скользнула взглядом по стоящим у входа и не узнала Колю. Но тут же обернулась снова.
— О, господи… Коленька!
Он шагнул ей навстречу. Мама кинулась к нему, опрокинув табуретку, обхватила руками за шею и стала целовать, целовать в лоб, глаза, подбородок, щеки.
— Коля, милый! Сыночек мой, родненький мой. Не узнала тебя.
Потом, успокоившись немного, взяла его за руку и подвела к столу;
— Вот. Это мой сын.
Подполковник улыбнулся:
— Мы с ним знакомы. И скажу вам, Наталья Алексеевна, спасибо, что вырастили такого славного парня.