Сначала картина показалась не очень тяжелой, но с каждым метром она становилась все тяжелее и тяжелее. К тому же ребята выбирали длинные окольные пути, избегая освещенных улиц.
— Я больше не могу, — простонала Юлька.
— Потерпи, осталось совсем немного, — подбодрил Кирилл.
Когда они дошли до пустыря, у Юльки болела спина и ныли все мышцы. С облегчением ребята бросили картину на землю. Немного передохнув, пошли собирать ветки для костра.
Кирилл умело разжег костер. Они размотали простыню и сняли крест.
— Укладывай поперек, — скомандовала Юлька.
— Как бы костер не потух.
— Не потухнет, — Юлька достала из кармана плоскую бутылочку.
— Водка, — прочитал Кирилл надпись на этикетке. — Это еще зачем?
— Чтобы лучше горело, — Юлька отвинтила пробку и разлила содержимое бутылки по полотну, щелкнула зажигалкой. Синий язычок пламени пробежал по картине. Внезапно изображение вспучилось, выгнулось и дикий вопль разнесся по пустырю. Это был вопль женщины, бьющейся в самой ужасной агонии. Никогда в жизни ребята не слышали такого страшного крика, переходящего в жуткий, душераздирающий вой.
Пламя охватило всю картину, затрещала рама, и вой прекратился. Юлька завороженно смотрела на костер. Чудилось, что из пламени на нее смотрят горящие яростью глаза Карменситы.
— Юлька, пойдем домой. Все кончено, она сгорела, — Кирилл тронул девочку за плечо.
Очнувшись, она с трудом отвела глаза от едва тлеющих углей. Во всем теле чувствовалась страшная усталость.
Кирилл обнял Юльку за плечи, и они пошли прочь от пустыря.
Дед встретил ребят грозным выговором:
— Вы где бродите? Мы чуть с ума не сошли от беспокойства!
Маленькая Лушка сидела под полкой для обуви и обиженно таращилась на хозяйку.
— Лушенька, — Юлька взяла собачку на руки и прижала к груди, — завтра мы вернемся домой. Карменситы больше нет, бояться некого.
Собачка лизнула Юльку в подбородок.
— Мы сожгли картину, — спокойно сообщила Юлька.
Из гостиной донесся голос отца Дмитрия:
— Идите сюда, здесь все расскажете.
Ребята оказались в центре внимания. Дед принес на подносе ужин.
Уминая за обе щеки, ребята начали быстро рассказывать, но отец Дмитрий остановил их:
— Сначала поешьте, а то подавитесь.
Покончив с ужином, они пили чай с конфетами и рассказывали, как сожгли картину.
— Пожалуй, это лучший выход, — погладил бороду отец Дмитрий.
Дед кивнул в знак согласия:
— Я тоже так считаю. Игры со сверхъестественным крайне опасны.
— Мне сегодня пришла в голову идея сжечь картину, но вы меня опередили, — признался священник.
— Как вы думаете, она не сможет вернуться? — задала Юлька мучавший ее вопрос.
— Не сможет, — твердо ответил отец Дмитрий. — Она сгорела в очищающем пламени костра. Она не вернется.
На следующий день бабушка вернулась из больницы и даже не заподозрила, что домработница лежала с ней в одном отделении. Ребята покаялись, что, балуясь, нечаянно разбили зеркало и консоль. Бабушка поворчала, но быстро их простила.
К Юлькиному удивлению, вину за исчезновение картины взяла на себя Мумия. Она сказала, что помыла ее и безнадежно испортила полотно.
— А раму мы продали одному коллекционеру, — не моргнув глазом, соврала Юлька.
Старичок-доктор с удовольствием выслушал историю о Карменсите, угостил ребят конфетами и попросил не забывать его, заходить в гости.
Отцу Дмитрию здорово досталось от начальства за самовольство. Но он нисколько не жалел о своем поступке. Сказал, что этот случай здорово обогатил его опыт. Его знакомство с ребятами и дедом быстро переросло в крепкую дружбу. Отец Дмитрий часто приезжал в гости к деду. Они подолгу играли в шахматы, потом садились у камина, и священник рассказывал всякие интересные истории.
В память о Карменсите остался стилет с серебряной рукояткой. Юлька подарила его Кириллу. Все, что было связано с Карменситой, вызывало у нее отвращение. Мальчик чрезвычайно обрадовался подарку и не уступил просьбам прилетевшего из Москвы Якова Ильича продать уникальную вещицу.
А Юлька просто радовалась, что все благополучно закончилось. Иногда, в минуты плохого настроения, она смотрела на то место, где висела зловещая картина, и настроение неуклонно повышалось. Какое счастье, что Карменситы больше нет, а все остальное — пустяки!