Иван Николаевич без хвастовства продолжал давать уже не такие значительные для бывшего ученика советы Репину, но скромные наводки для художественного созидания.
Репин больше внимания уделял в своей жизни товариществу передвижных художественных выставок, возглавленному некогда Крамским. Период осмысления просвещения, как считал Крамской, был необходим сейчас не столько для сбыта в плане экономическом, сколь для осмысления идеологий и самой жизни, на все это он намекал в разговоре в этот вечер.
На небе появилось зарево, подул прохладный ветерок, жена Крамского закуталась в плед. София, заметив, что из детей осталась одна, поспешила покинуть веранду. Вокруг лампы, выставленной на столе стали, чаще ютиться ночные мотыльки, похлопывая крылышками о горячую колбу керосинки. Разговоры, казалось, были закончены. Но по какому-то наитию собравшиеся люди не собирались оставлять друг друга.
Граф достал из жестяной шкатулочки сигарету, привстав, подкурил от лампады, висевшей над козырьком веранды, вновь сел в кресло.
– Швейцарская, – со сладострастием протянул он, хвастаясь, – прямо из Альп.
– Оставите, Лев Николаевич? – подхватил его Репин. – Попробую.
Толстой кивнул, согласившись, вновь задымил.
– Ой, а вы знаете, Лев Николаевич, сколько было разноцветных ламп развешано на коронации Александра в Санкт-Петербурге?! – сказала жена Крамского София Николаевна.
– Да, – подхватил ее муж, – это называется иллюминация. Новое производство небольших ламп вроде этих, – он указал на лампаду, – но поменьше. Они светятся при помощи электричества, придумано кем-то из иностранцев, – блеснул знаниями Крамской.
Об этом ли не знать знаменитому просветителю и публицисту, однако об этом новшестве прогресса Толстому было мало известно. Он продолжал раскуривать сигару, откинувшись на спинку плетеного кресла, словно не замечая разговор. Репин, выгнанный со своего места надоедливыми мошками и комарами, решил прогуляться по веранде.
Гости еще о многом говорили, в основном склоняясь к разговору о творчестве графа, что как бы оставалось напоследок.
До того как солнце наполовину сравняется с горизонтом, оставались считаные минуты. Наконец, сигара перешла в руки Репина. Тот, приняв важный вид, сделал пару затяжек, но, не осилив третью, поперхнулся. Но сумел вернуть остаток сигареты прежнему владельцу.
– Будьте осторожны, голубчик, – заметила Софья Андреевна.
Она хотела помочь художнику, но тот жестом сделал отказ в помощи.
– Не нужно, кхе-кхе, Софья Андреевна, – лицо Репина словно накалялось, – кхе-кхе, не стоит беспокойств, – выдавливал он каждое слово.
– Запейте, – предложила жена Толстого, налив из кувшина морс из морошки в пустую чашку.
Граф, наблюдавший за этой картиной, приняв из рук художника остаток сигареты, сделал пару затяжек и затушил в рядом находившуюся с ним пепельницу на вязаном коробе. Пепельница была отмечена еще двумя давнишними небольшими сигаретами, давая предположить, что Толстой редко курил.
Разрядить ситуацию предложил все тот же религиозный мыслитель, который, собственно, и наталкивал на создание очередных произведений обоих художников.
В последующем Крамской будет прерывать религиозные полотна ретушированием картин или заказами. Репин глубокомысленно уйдет в их созидание.
– А что, Иван Николаевич, ваша дочка София? Вы как-то обмолвились, что она неплохо рисует… – спросил граф.
Он попросил жену взглядом налить в кружку чая. До этого увлекаясь вином, он решил под завершение вечера так закрепить ужин.
– О да! Сонюшка делает весьма значительные успехи, Лев Николаевич, – воодушевлено отозвался Иван Николаевич.
И казалось, о дочери он будет рассказывать теперь все оставшееся время.
– Я вот помню, – уходил он в воспоминания, – еще каких-то десять лет назад маленькая рыженькая Сонечка пыталась вывести кувшин с мимозой на бумаге. Я объяснил ей начать сначала с простейшего материала, ну это она сразу поняла, потом…
– Потом, – Крамской, закинув руки за голову, откинулся на спинку декоративного стула, – пошли цветы, люди… знаете… – оживился портретист, на нем засияла улыбка. – Год назад я предложил Сонечке сделать изображение на вольную тему. Так она выбрала меня… Решила нарисовать мой портрет. Ну, ей, конечно, это не удалось, а она была дерзнуть сразу на холст. – Портретист ухмыльнулся. – Начало было неплохое, но грань штриха… – художник задумался. – … Я посчитал, что портрет не получится, в общем, я сам сделал к нему набросок, решил изобразить Сонечку, но потом передумал и не стал выводить ее из какого-то начала. Ну, получился просто портрет девушки.