Оказалось, что рисование различных животных имеет свои особенности. Наиболее комичные и более всего похожие на нас обезьяны вообще не поддаются изображению из-за своей невероятной подвижности. Наиболее грозные животные, наоборот, очень легко позировали. Так что мы часто стояли у клеток с хищниками, со львами и тиграми. Легко рисовались экзотические птицы, несмотря на свою подвижность. У них был настолько простой силуэт, что схватить его можно было буквально «налету» (прошу прощения за каламбур). Всякие пеликаны, журавли и цапли рисовались в одну минуту. Фламинго с его ярко выраженным еврейским профилем, вечно торчавшие в воде и не боявшиеся артрита, тоже схватывались мгновенно.
У парнокопытных были различные нравы, но, в основном, спокойные. Эффектнее всех получался верблюд, особенно его голова, которая в отличие от большинства животных, несла всегда какое-то характерное сугубо человеческое выражение: то неподдельную скорбь, то невероятную горделивость.
СОФИЯ КИЕВСКАЯ
Рисование парнокопытных, птиц и хищников дало нам очень много. Мы стали храбрее. Расправившись с хищниками, мы перешли на простых смертных. И глаз стал намного острей, и рука намного тверже – дрожь, сопутствующая начинающим, прошла. И этой же весной мы начали писать акварельные этюды. Специальных занятий по живописи у нас, к сожалению, не было. Так что мы учились в музеях, по книгам, друг у друга и конечно же? у корифеев.
Сначала мы не решались усаживаться с этюдниками на улице. Всегда находились добровольные искусствоведы, любители живописи и просто комментаторы. В таких случаях лучше было отмалчиваться и в дискуссии не вступать. «Вот тут справа ты пропустил дерево. Хорошо, что я заметил» «Так оно мне не нужно по композиции» «Так ты что, абстракционист?» «Нет, я реалист» «Ну так и рисуй, что видишь, а что не видишь, мы подскажем» «Не мешайте работать» «Ишь ты, какой гордый. Ему дело говоришь, а он в бутылку лезет. Пикассо долбаный». И пошло-поехало. Поэтому первые этюды мы писали просто у меня на балконе. С моего балкона открывались замечательные виды. В одну сторону старые дома и живописные крыши вплоть до Владимирской горки с голубоватым куполом костела на углу Трехсветительской и Костельной. В другую сторону, в пятидесяти метрах от балкона, возносилась огромная колокольня Софии Киевской и видна была часть заповедника. Прямо перед нами был памятник Богдану Хмельницкому. В дальнейшем робость прошла, и мы стали писать этюды всюду, не обращая внимания на любопытную публику и на реплики прохожих.
И вот сейчас, когда я уже повидал много городов, я понял, что не смог бы назвать город, который дает столько возможностей и разнообразия художнику для этюдов, как наш родной город Киев. Если хочешь писать пейзажи с далями, уходящими в дымку, выбирай любое место на склонах Днепра. Если хочешь писать склоны с красивым силуэтом города, можешь выбрать место на Трухановом острове. Если хочешь писать воду, иди к Днепру. Если хочешь писать зелень – выбирай любой парк: Пионерский, Первомайский, Голосеевский, Владимирскую горку. Если хочешь писать старинную архитектуру – тебя ждут комплексы Киево-Печерской лавры, Софии Киевской, Выдубецкого монастыря, Растреллиевской красавицы Андреевской церкви, Кирилловская церковь. Если хочешь писать яркую толпу с художниками и народными мастерами, иди на Андреевский спуск. Если тебя интересуют старые улички – иди в район Гончары-Кожемяки. В Киеве есть все: и старые кривые улички, и роскошные фасады модерна, и озера, и горы, и парки, утопающие в зелени, и удивительные архитектурные памятники всех эпох.
Сейчас мне даже трудно понять, почему мы каждый раз так долго выискивали место для рисования – это элементарное занудство. Решающее слово всегда было за Юрой Паскевичем – он был самым сильным акварелистом среди нас. Но для меня самым дорогим местом среди всех этих заманчивых площадок оставалась София Киевская. И не потому, что она была рядом с моим домом. С Софией была связана вся моя жизнь. В течении сорока пяти лет я бывал в Софийском подворье: многие годы – ежедневно, многие годы – почти каждый день, а в остальное время – хоть раз в неделю.