В Америке Софа поначалу пристроилась в магазинчике готовой одежды. Русского хозяина привлекло ее знание испанского. Он рассчитывал на испаноязычную клиентуру, которая имелась в этом районе. Однако вскоре обнаружилось, что ее испанский словарный запас беднее даже чем у людоедки Эллочки – в памяти осталось не более десятка слов, среди них слово амиго, которое она постоянно употребляла по делу и без дела. Ее торговая карьера оказалась весьма недолгой. После этого она уговорила Мишу заняться извозом пожилых евреев-эмигрантов в Атлантик-Сити. Они – эти клиенты, хоть и стремились в город греха, но, как правило, не играли, зато получали за приезд в этот игорный центр по двенадцать долларов, и ездили туда как на работу. Но здесь конкуренция была весьма серьезной. И Софа с супругом ее не выдержали. Дело в том, что для такого бизнеса нужно иметь постоянную клиентуру, а стало быть, ездить каждый день. А Майкл этого не хотел. Его активность спортивного репортера этого не выдерживала. Шляться по бордвоку в течение восьми часов независимо от погоды он не мог больше двух дней в неделю. Клиенты скоро разбрелись, и бизнес закрылся. И тогда Софа решила издавать русскоязычную газету.
– Пэрдонэ, – а чем мы хуже других, амиго, – взывала она к Мише. – Сейчас все равно никто не платит за статьи, а Интернет все равно один на всех. – Мучас грасьяс Америке, что у нас есть компьютер.
Моя супруга называла Софу Орантой. Поводом для этого послужила ее любовь к имени София и ее девичья фамилия – Киевская. Икона именно такого типа украшала центральный неф знаменитой Софии Киевской. Софа, услышав это прозвище выразила некоторые сомнения. «Уж слишком это отдает церковщиной, прямо пахнет ладаном, амиго. А впрочем, как хотите – звучит красиво».
Проблемы у нас появились после выхода восьмого номера газеты, то-есть буквально через два месяца после начала ее существования. В этот день я, как всегда, пришел на работу к десяти часам. Миши и Софы не было. В комнате сидела только Мила. У моего стола меня ждал посетитель. Это был пожилой еврей, облаченный в советский штучный пиджак и бейсболку с эмблемой клуба «Eaglеs».
– Вы ко мне? У вас что – объявление?
– Нет. Я принес стихи для публикации в вашей газете.
Следует отметить, что весьма значительная часть русских эмигрантов, до отьезда с территории СССР не подозревавшая о своих поэтических талантах, по приезде в Америку лихо переключилась на поэзию. Они осаждали местные русские газеты своими виршами весьма сомнительного качества, заполоняя рубрику «Творчество наших читателей».
– Вы что – поэт?
– Вообще-то я на Украине был инженером по холодильным установкам, и у меня просто не было времени заняться стихами. Но здесь я почувствовал в себе способности к поэзии.
– Да! Как много русская литература потеряла Блоков и Бальмонтов в связи с огромной занятостью советских инженеров и младших научных сотрудников. И много у вас стихотворений?
– Вообще много. С этими восемьдесят четыре. И только несколько из них не очень удачные. Я уже собрал достаточно, чтобы издать книгу. Но вам я принес только три. Мне очень хочется увидеть их напечатанными.
Он выложил на стол листки бумаги с аккуратно переписанными от руки строчками.
– Позвольте, а почему все три посвящены одной и той же Розалии Бирон? Это что – ваша муза или дама сердца?
– Да что вы? Я же порядочный человек. Это моя супруга. Я Евгений Бирон.
– И что же, все стихи, которые вы подготовили для своей будущей книги, посвящены ей одной?
– Нет, не все, только лирические. И вы знаете, они-таки получились удачно. Она от них в восторге.
– Дай Б-г, чтобы наши читатели пришли бы в такой же восторг, как ваша благоверная. Только в таком виде я их не могу принять. Отпечатайте на компьютере и перешлите нам по электронной почте. Наверное у ваших детей или знакомых есть компьютер?