Доминика слушала их разговор, и ей даже стало по-своему жаль незадачливых «предпринимателей». Ей отчего-то вспомнились многочисленные агенты торговых домов, которые постоянно обивали пороги дворца и засыпали ее ворохами альбомов с модными платьями, шляпками и украшениями.
Внезапно ее осенило.
— Простите, что прерываю, — вмешалась она. — А как богатые люди узнают о вашем… э-э-э… заведении?
— Что? — сутенеры недоуменно уставились на нее.
— Как вы привлекаете своих посетителей?
Повисла недолгая пауза. Наконец, Юбер расстроено махнул рукой.
— Да никак, — вздохнул он. — С тех пор как этот чертов мэр, старый святоша, запретил девочкам зазывать клиентов на улице, дела совсем никуда не годятся.
— Импотент несчастный, — поддакнула Моран. — «Я уберу проституцию с улиц!» Всем известно, что у него давно не стоит, вот и взбеленился, старый козел! Ни себе, ни людям!
— А что, если нарисовать листовки и разбросать их по почтовым ящикам? — спросила Доминика. — Это ведь не запрещено?
Юбер и Моран внимательно посмотрели на нее.
— Хм… идея то, конечно, интересная, — пробормотал мужчина.
— Но богачи все равно к нам не пойдут, — махнула рукой женщина.
— Почему?
— Потому что этот кретин, — Моран пихнула Юбера локтем, — купил дом в нищенском районе. Сэкономил, что называется. А благородным господам несподручно сюда шастать. Тут и ограбить могут, и прибить. Вот и ходят к нам три калеки. А обслуживать местный сброд нам не с руки. Они больше мебели попортят и разломают, чем денег принесут.
— Угу, — уныло подтвердил Юбер. — Мы уж как стараемся! Набрали самых красивых девушек! Обставили все как в лучших домах Дюбона! Вон — рояль даже имеется! А клиент не идет, и хоть ты тресни!
Доминика на секунду задумалась.
— Если клиенты не идут к вам, то может быть, вы сами пойдете к клиентам?
— Как это? — удивились хозяева.
— Пускай ваши э-э-э… девочки обслуживают их на дому!
Сутенеры переглянулись.
— А это идея! — произнес господин Юбер.
— Не сработает! — отрезала Моран.
— Почему?
— А как, по-твоему, клиенты будут выбирать девочек? Мы ведь не можем водить их всех по домам и предлагать на выбор.
— Зачем водить самих девочек, если можно просто показать их портреты? — предложила Доминика.
— Портреты? — удивилась Моран.
— А где ж их взять-то? — спросил Юбер. — Эти треклятые художники дерут такие деньги! Нам их мазня уж точно не по карману!
В глазах Доминики сверкнул неподдельный триумф.
— И тут на сцену выхожу я! За совершенно скромную плату я могу написать портреты ваших… работниц и помочь вам создать э-э-э… «меню» вашего заведения.
Сутенеры уставились на нее, разинув рты.
— Ты что, умеешь рисовать? — недоверчиво спросила Моран.
— Да. И очень неплохо.
— И меня нарисуешь? — поинтересовался Юбер.
— Конечно! Мне нужен карандаш и лист бумаги. И, пожалуйста, сядьте сюда, поближе к свету.
Через час Доминика продемонстрировала Юберу его портрет. На него смотрел моложавый мужчина с чувственным лицом и томными бархатными глазами. Он был поразительно похож на оригинал, но гораздо привлекательней его. Доминика намеренно польстила натурщику, изобразив его щеки поуже, волосы погуще, а количество подбородков — поменьше, чем в реальной действительности.
Владелец борделя присвистнул от изумления, а госпожа Моран восхищенно промолвила:
— Чудесно! Ты будто помолодел лет на двадцать! Теперь я вспомнила, почему вообще связалась с тобой! — она повернулась к Доминике. — Если ты и наших девочек изобразишь такими же красотками, то клиенты к нам просто косяком попрут!
— Не вопрос! — согласилась та.
Юбер расцеловал ее в обе щеки
— Ты прелесть! — воскликнул он.
— Это я ее нашла! — гордо заявила Моран.
43. Зима
Зима в Хейдероне выдалась снежной. Горы и леса окутались белой пеленой. Стояла тихая погода, что было редкостью в этих краях, и сизый дым из печных труб Рюккена ровными столбами поднимался в ясное голубое небо.
Старый Бьярни вышел на улицу подышать морозным воздухом. С тех пор, как Эрика уехала в город, он остался совсем один. От Зигурда не было никаких вестей, а Торстен завоевывал мир, и ему было мало дела до своего отца.
День был нынче короткий, солнце клонилось к закату, и резкие тени домов перемежались всполохами позолоченного снега. Бьярни оперся о калитку и прикрыл глаза, наслаждаясь скупыми зимними лучами. Водяное колесо обледенело, и без его журчания вокруг разливалась непривычная тишина.
Вдруг на околице забрехала собака. Бьярни повернулся в сторону лая и на дальнем конце улицы увидел силуэт мужчины, несущего за плечами тяжелый мешок. Незнакомец приближался, и стало слышно, как скрипит снег под его сапогами. Бьярни прищурился от заходящего солнца и вгляделся в чужака. Тот был одет в куртку на волчьем меху, глаза скрывались под капюшоном, а на заросшем густой бородой лице виднелись грубые шрамы…
— Зигурд! Ты, что ли, сынок? — изумленно воскликнул Бьярни.
Тот поставил мешок на землю, откинул капюшон, и крепко обнял приемного отца.
— Здравствуй, Бьярни!
— Вот уж не ожидал тебя увидеть! Где же ты пропадал так долго? Давай зайдем в дом, на улице холод собачий!
— Давай!
Они вошли в натопленные сени. Зигурд развязал тесемки мешка и показал его содержимое.
— Принес вот шкуры на обмен, скопилась уже целая куча. Как думаешь, удастся выменять на соль и патроны?
— Насчет патронов не знаю, из-за войны их достать нынче тяжело, а соль, думаю, у Харальда в лавке найдется, — Бьярни торопливо распахнул двери в комнату. — Да ты проходи, не стой на пороге!
Он усадил гостя за стол и принялся хлопотать вокруг него, расставлять тарелки и кружки, нарезать вяленое мясо и хлеб.
— Присядь, не суетись, — остановил его Зигурд. — Я тут принес кое-чего.
Он раскрыл свою сумку и достал оттуда тяжелую связку копченой колбасы и бутылку травяной настойки.
— Ну, расскажи, где живешь, чем занимаешься? — попросил Бьярни, после того как они опрокинули по первой рюмке.
— Живу в том охотничьем домике, что мой отец еще построил. Помнишь, я вам его с Торстеном показывал?
— Ага. Ну и как, еще не развалился домик-то?
— Да нет. Крышу пришлось слегка подлатать, а так вполне себе жить можно.
Зигурд намазал хлеб соленым смальцем и разлил по второй.
— А еды там тебе хватает? — поинтересовался Бьярни.
— Так зверя в лесу полно, и рыбы в реке. Патроны, правда, почти закончились, но я себе арбалет смастерил, олень им бьется не хуже, чем из ружья. На лису капкан ставлю, на зайца — силки.
— Возвращаться не собираешься? — Бьярни выпил залпом и крякнул. — Эх! Хорошо пошла!
— Пока нет… Устал я от всего этого дерьма, отец… Дико устал… — вздохнул Зигурд. — Лучше расскажи, как вы тут поживаете.
— Да, потихоньку, — Бьярни отвернулся к окну, за которым быстро сгущались сумерки. — Эрика уехала в город. Собирается замуж выходить.
— Вот как? — удивился Зигурд.
— Ну дык, а ты думал, что она всю жизнь по тебе сохнуть-то будет? — Бьярни с укоризной покачал головой. — Она и так сколько времени зря потеряла! А Йенс ее давно уже замуж-то звал.
— Рад за нее. Йенс хороший парень.
— Убивалась она по тебе, конечно, сильно, — продолжал Бьярни. — Мы даже боялись, как бы она руки на себя не наложила. Столько ждала тебя, а ты…
Зигурд выпил, поставил рюмку на стол и смущенно уставился на ее донышко.
— Прости, что так вышло с Эрикой, отец. Я мудак.
— Ты у нее прощения проси, не у меня. Я-то что? Я-то понимаю, дело молодое, — ответил тот и разлил последние капли настойки.
Они допили и откинулись на спинки стульев, задумчиво глядя на танцующее в очаге пламя.
— Ну и кто ж она, твоя избранница? — полюбопытствовал Бьярни, — Неужели та ангалоночка, что ты приводил сюда в конце весны?