Помощник откланялся и ретировался.
Во дворе пахло цветами. Все вокруг было усажено белыми тюльпанами, которые светились на солнце, а в фонтане мирно журчала вода. Сеньор Марио заметил заинтересованность Джованни цветами.
— Нравятся, да? — Спросил сеньор Джорокко.
Этот вопрос выбил Джованни.
— Да, очень красивые цветы.
— Да-Протянул Марио-Это были любимые цветы моей жены. Рекуескат ин паче. Впрочем, мальчик мой, двор мой конечно красив, но ты еще не видел мое поместье изнутри! Пошли.
Само поместье было белоснежно белым, как снаружи так и внутри. На полу лежала шахматная плитка, везде стояла дорогая фурнитура, и позолотой блестели фигурные подсвечники на стенах и канделябры на столах. На второй этаж вели две массивные ступени.
— Ну как? — Весело спросил сеньор Марио.
— Очень красиво, сеньор!
Одна интересная деталь кинулась Джованни в глаза. На одной из стен помимо золоченых подсвечников весел ряд картин. Все полотна были датированы, и на всех были изображены семьи.
— А что это за картины, сеньор Джорокко?
— Это, мальчик мой, семейные полотна моей семьи. Целых семь поколений изображены на них.
Сеньор Джорокко обратил внимание Джованни на последней из картин.
В центре композиции полотна стоял высокий мужчина в военном мундире. Его взгляд был острым, словно у ястреба, волосы и бакенбарды были идеально зачесаны, а еле заметный шрам на губе еще больше подчеркивал его суровость. Рядом с ним, на миниатюрном кресле сидела женщина в шикарном изумрудном платье, полы которого мягко ложились на пол. Её взгляд также был направлен вперед, и также был довольно строгим, но не таким как у мужа.
Также на полотне были и три мальчика, вероятно, это были их сыновья. Самый младший, которому на вид было не больше года, сидел на руках у матери, а двое остальных стояли по две руки от отца. Тот, что на вид был старше, стоял по правую руку, а тот, что по-младше-по левую. Старший также пытался сделать суровый взгляд, пародируя отца, однако по-мнению Джованни, детские глаза не могли повторить всю строгость взрослых глаз.
— Это ваша семья? — Спросил Джованни.
— Да, мальчик мой. Это мой отец, моя мать, и два моих брата.
— А где вы на этой картине?
— Я был среднем сыном самого Джорджио Джорокко! Он был главным командующим флорентийской стражи. Уважаемый человек уважаемого рода. Жаль, что этот род может оборваться.
— Как оборваться?! — Удивился Джованни, — У вас же два брата!
— Ох, мальчик мой, тут ситуация сложная. Моего старшего брата, Витторио, убили заговорщики за поддержку семьи Медичи, пока я был в Милане. А младший, Марко, ударился в религию, стал проповедовать, а после смерти матери вообще ушел в монастырь. А у меня только дочь, которая замуж не собирается.
Кстати, она утром ушла в город к портному, хочет прикупить новое платье, уже скоро должна вернуться.
Еще с пол часа сеньор Джорокко водил Джованни по масштабному поместью, показывая ему спальни, ванные, и свой кабинет. Как раз во время демонстрации кабинета, внутрь него заглянул помощник Маттео, и заявил, что сеньоритта Лукреция уже вернулась в сопровождении охранника Николло, который нес на руках массивный ящик с одеждой.
Все трое вышли в зал. Джованни увидел юную девушку в розовом платье с нежными кружевами и элегантной шляпке, а сзади нее, пыхтя и тихо ругаясь под нос, плелся стражник с огромным дубовым ящиком. Джованни узнал в стражнике одного из тех самых братьев-близнецов, которые утром пришли к нему с помощником Маттео.
Он подошла к отцу и обняла его.
— Чао, папа! — У нас гости?
— Да, это Джованни, художник, я тебе о нем говорил вчера.
— Бон джорно, сеньоритта Лукреция. — Джованни пытался звучать максимально вежливо.
— Ох! — Она заволновалась, — Дио мио, художник, а я в таком виде! Николло! — Стражник с ящиком вздрогнул-Отнеси сей ящик ко мне в спальню, прего.
— Си, сеньоритта Джорокко! — Выкрикнул Николло, и поплелся указанную ему сторону.
— Папа, — Сказала Лукреция-А можно я отберу у тебя твоего гостя на разговор?
Только дайте мне десять минуточек, я приведу себя в порядок после улицы.
Сеньор Джорокко взглянул на Джованни.
— Вот она, кровь рода Джорокко! Сразу браться за дело. — Вскрикнул он, и поднял кулаки-Конечно, бамбина мия, только это не у меня это надо спрашивать, а у гостя.
— Ох, ну где мои манеры — Протянула Лукреция на театральный манер.
Ее голос звучал тихо и по-детски нежно, хотя на вид ей было не меньше 23–25 лет.