— За погляд не платят, — сказал я.
— А я и не требую. Ну, так куда ты собрался?
— На кудыкину гору.
— Лида, не отпускай его сегодня, — повернулась к подруге Зина.
Лида фыркнула.
— Не понимаю я теперешнюю молодежь, — разочарованно отвернулась Зина. — Валя, а ты что молчишь? Так они и не сойдутся никогда.
— Отвяжись от них, — не поднимая головы, сказала Валя. — Каждый живет своим умом. Саша решил стать писателем — и пусть.
— А Лида?!
— Она будет женой писателя.
— Ну, разве что… — неопределенно протянула Зина. — Но что-то они не спешат в ЗАГС.
— Без нас с тобой разберутся. Лариса, что скажешь?
— Мне бы ваши заботы, — хмыкнула Лариса.
За все время она не промолвила ни слова.
«Железная девушка», — подумал я.
— Не железная, а воспитанная, — сказала Валя. — В нашей комнате все хоть куда.
Здесь она была права. В нашей комнате простачков не было.
4
Студия телевидения находилась на Круглой площади. Обелиск, возведенный в честь победы в Великой Отечественной войне, Дом-музей Первого съезда РСДРП, широкая петля реки Свислочи — наиболее известные у нас места.
Редакция литературно-драматических программ размещалась на первом этаже дома, стоящего на площади. Напротив, чуть левее от входа в редакцию, музей Первого съезда РСДРП. Казалось бы, неприметный деревянный домик, в котором когда-то собрались представители российской социал-демократии, а какие мировые сдвиги произошли после этой встречи! И абсолютно неважно, что это здание принадлежало еврейской организации БУНД. Как истинные сыновья своего народа, бундовцы просто зарабатывали деньги, сдавая домик в аренду. О результатах, как мне представляется, ни те, ни эти тогда не думали.
Я с уважением посмотрел на дом-музей и вошел в редакцию.
— Нам молодые сотрудники нужны, — сказал Роман Шарпила.
По его взгляду я понял, что кажусь ему чересчур молодым для должности редактора.
— А мы можем зачислить его пока что младшим редактором, — послышался голос из соседнего кабинета.
— Пойдем к главному, — поднялся со стула Шарпила.
Мы перешли в соседний кабинет.
Там сидел солидный человек с кудряшками волос вокруг лысины на большой голове.
«Настоящий главный редактор», — подумал я.
— Валентин, — подал он мне руку.
«И рука как лопата, — отметил я. — По всему видно, простой человек. Белорус».
— Из Пухович родом, — кивнул Валентин. — А ты откуда?
— Из Ганцевичей.
— Это где-то на Брестчине?
— Недалеко от Слуцка, — сказал Шарпила.
Оба неплохо знали белорусскую географию. У меня отлегло от сердца. Я уважал людей, которые знали географию.
— Съездил в Слуцк, съел полбатона и по-русски уже говорит! — засмеялся Валентин.
«Как его отчество? — подумал я. — Неловко к главному редактору обращаться по имени».
— Николаевич, — сказал Роман. — А я Яковлевич.
— Ты вроде из Мира? — перестал смеяться Тисловец. — Еврейское местечко.
— У нас все местечки были еврейские, — побагровел Шарпила. — А Яковом отца назвали по святцам.
— Я и не говорю ничего, — пожал широкими плечами главный. — После войны многие переезжали с хуторов в местечки. А мой дед был плотогоном. Уважаемая в Белоруссии профессия.
— Так сколько у нас лесов было, — посмотрел в окно Шарпила. — Я уже не говорю о реках. Свислочь и речкой не назовешь.
«Видимо, сейчас не надо говорить, что я вырос на Днепре, — подумал я. — Ишь, как обиделся, что родом из местечка».
— Я не обиделся, — сказал Шарпила. — Мне за леса обидно. У нас одних пущ было около полусотни. А в войну немцы весь лес вывезли.
— Так у нас больше нечего было взять, — кивнул Тисловец. — Бульба и лес. На лугах лен теребили.
— В Ганцевичах была большая эстакада, — вмешался я. — Мы щепу для розжига мешками таскали. Сгорела, когда мне было лет пять.
— Подожгли? — посмотрел на меня Тисловец.
— Не знаю, — развел я руками.
— После войны у вас еще бульбаши были, — сказал Тисловец. — Могли и поджечь.
— Бульбаши сидели ближе к Сумам и Ровно, — заступился за меня Шарпила. — Ганцевичи ближе к Слуцку.
Я с благодарностью посмотрел на него. Хотя отец мне рассказывал, как ездил вместе с милиционерами на хутор ликвидировать банду бульбашей. Он работал бухгалтером райпотребсоюза, но его тем не менее взяли на операцию и даже выдали пистолет. «Стрельнуть удалось?» — спросил я. «По чашечкам на столбах пуляли, — ответил отец. — Когда уже с операции возвращались. А на хуторе эмгэбисты стреляли».
Про банду говорить сейчас тоже не стоило. Мало ли что подумают.