Я взял деньги и пошел в магазин.
— Куда? — спросила ассистентка Людмила, которая тоже выходила из редакции.
— Под шпиль.
— Присоединяешься к начальству? — усмехнулась она. — Смотри, они вдвое тебя тяжелее.
— При чем здесь вес?
— Выпить могут вдвое больше. Или ты и в этом деле талант?
— Пью как все, — вздохнул я. — Сегодня особый случай.
— Послал куда подальше заместителя? — пренебрежительно махнула рукой Людмила. — И правильно сделал, он того стоит.
— Ты же дочка начальника! — удивился я.
— Именно поэтому я на твоей стороне. Хотела позвать тебя в гости, но ты по магазинам ходишь.
— В следующий раз.
Она пошла от меня, покачивая бедрами. Манящая походка, как, впрочем, и все остальное. Зачем ты дразнил Чадова?
Людмила, не поворачиваясь, помахала мне рукой. Она прекрасно знала, о чем я думаю.
И ради чего ты выбрал именно эту планиду? Ловил бы на Днепре рыбу, собирал боровики на новогрудских холмах, они там с черными шапками. В конце концов, гонял бы в футбол на лугу возле речки Цны в Ганцевичах. И повсюду тебе на глаза попадались бы девчата нисколько не хуже Людмилы. Там настоящая жизнь, а не здесь.
Я купил в магазине под шпилем две бутылки водки, буханку хлеба, полкило колбасы и пошел назад в редакцию. Как я уже знал, в жизни всего бывает поровну, сегодня белая полоса, завтра черная, послезавтра опять белая.
«На что нам что, если у нас вот что?» Так говорили мои предки, то же самое я повторяю вслед за ними.
А на рыбу мы еще поедем, не на Днепр, так на Припять. Все белорусские реки одинаково хорошие, надо только постараться увидеть как можно больше из них.
7
Через три месяца меня перевели из младших редакторов в обычные.
— Никто не был против? — спросил я Тисловца.
— Ты про Чадова? — покосился тот на меня. — Нет, в отличие от Загорского, он не злопамятный.
— Не того я, значит, послал?
— Ты это брось! — налился краской главный редактор. — В идеологическом учреждении работаешь, не лишь бы где!
Я впервые услышал эти слова: «идеологическое учреждение». Что это?
— Что надо! — помахал он рукой перед моим носом. — На следующей неделе будешь обозревателем телепередач. Знаешь, что это такое?
— Нет, — сказал я.
— Смотришь по телевизору все передачи подряд, потом на общестудийной летучке докладываешь, какие хорошие, а какие нет. Ответственное дело.
— У меня нет телевизора, — вздохнул я.
— Что?! — вытаращился на меня Тисловец. — Как это нет?
— И не было никогда. До сих пор я снимал квартиры, а переезжать из одной в другую с телевизором в руках непросто. Они тяжелые, заразы.
Главный редактор обвел меня внимательным взглядом с головы до ног. По этому взгляду я понял, что рановато меня сделали штатным редактором. Надо было еще подержать в стане младших.
— Хорошо, — после паузы сказал Валентин Николаевич. — Что-нибудь придумаем. Так ты, значит, телевизор совсем не смотришь?
— Почему, в гостях смотрю футбол или хоккей.
— Ну-ну… — побарабанил он пальцами по столу. — И откуда ты такой взялся?
— Из Академии наук, — сказал я.
— Иди, — кивнул он.
На следующий день мне в общежитие привезли телевизор «Темп». Это был большой ящик. И тяжелый.
Я подключил его к антенне. К сожалению, телевизор работал.
«Придется обозревать, — подумал я, уставившись в экран, где пели «Песняры». — А так хорошо все начиналось».
Пару недель назад прошла передача про Короткевича, которую похвалили на той самой общестудийной летучке. Даже критик Колонович смотрелся в ней относительно хорошо. Сам же Короткевич был на уровне бога.
— Вот каким должен быть настоящий писатель! — сказала мне Люда Крук. — Может, и тебе удастся что-нибудь написать. Поехали ко мне?
— Поехали.
В этот раз я решил на нее не обижаться. Все-таки она была необычайно красивая молодая женщина.
Я догадывался, что просматривать неделю подряд все передачи республиканского телевидения непросто. Однако в реальности это было мучение. Интересной была одна передача в день, не больше. В остальном же сплошная серость — что детские передачи, что молодежные, не говоря уж про «Сельский час» или «Новости». Чуть интереснее записи спектаклей, однако и они зачастую затянутые. Сказать на летучке все как есть? Нет, на это не способен даже недавний академический сотрудник.
На летучке я что-то похвалил, что-то поругал, и все остались довольны.
— Можешь, если захочешь, — сказал Валентин Николаевич. — А я уже думал, будем прощаться.