Похоже было на то, что он меня утешал. А это самое неприятное в отношениях между друзьями.
— Как Вера? — перевел я разговор на нейтральную тему.
— Ленку воспитывает, — пожал плечами Михаил. — Что ей еще делать?
— Тебя воспитывать, — усмехнулся я.
— Я сам себя воспитываю. Мы с ней редко видимся.
— Почему? — удивился я.
— Она рано спать ложится, — объяснил Михаил. — А я поздно прихожу.
Я подумал, что именно в этом одна из причин, по которым люди не подходят друг другу. Я бы тоже или поздно приходил домой, или рано ложился в кровать. Хотя нет, рано ложиться спать мне никогда не научиться.
— И не такому учатся, — хмыкнул Михаил. — Книжку в издательстве сдал?
— Нет, повесть заканчиваю.
— Не тяни, тебя Жарук хвалил. А он мало кого хвалит.
Михаил давно уже был своим человеком в редакциях и издательствах, к его словам стоит прислушаться. Но люди редко делают то, что надо.
— Пойдем в Дом актера, — предложил я.
— Конечно, — посмотрел на меня сквозь толстые стекла очков Михаил. — Я там со Светкой договорился встретиться.
— Лишним на вашей встрече не буду?
— Нет, — сказал Михаил. — Мы с ней не по этой части.
— А по какой?
— Творческой.
У меня творческой дружбы еще ни с кем не было. Что это такое?
— На совещании узнаешь, — засмеялся Михаил. — С гродненскими художниками познакомишься. Там есть хорошие.
— Они всюду есть.
Я оглянулся по сторонам. Мы стояли на углу Ленинского проспекта и улицы Урицкого, и за это время мимо нас прошло не менее десятка художников, среди которых были и хорошие.
— Это не то, — не согласился со мной Михаил. — Я имею в виду молодых.
— Девушек?
— И девушек тоже. Но среди них хороших мало, одни ноги.
Мы засмеялись.
В этом была особенность отношений между однокурсниками. Мы понимали друг друга без слов.
2
— Говорят, в командировку едешь? — спросила Марина, с которой мы опять столкнулись на кухне в общежитии.
— Еду, — ответил я.
— В Гродно?
Марина была осведомленной личностью. Но на Гостелерадио другие не работают, я это хорошо знал.
— Совещание молодых, — сказал я.
— Мне нравится Гродно, — вздохнула Марина. — Единственный город в Белоруссии, в котором можно жить. Кроме Минска, конечно.
— Я школу в Новогрудке заканчивал. Это в Гродненской области.
Марина посмотрела на меня. Она хотела о чем-то спросить, но не отваживалась.
— Как Валька?
— Работает, — пожала плечами Марина. — Ты сегодня вечером у себя?
— А что?
— Я зайду.
Мы оба почувствовали облегчение. На самом деле все значительно проще, чем нам кажется.
— Заходи, — тоже пожал я плечами. — У меня бутылка вина есть.
— Вот и хорошо.
Да, с сегодняшним вечером все решено. Я, правда, договорился встретиться с Гайвороном. Придется позвонить, что встреча откладывается. Мы и так каждый день видимся.
В последнее время мой график встреч значительно изменился. С Лидой видимся даже уже не каждую неделю. Но как у нас говорят? Что с воза упало, то пропало.
Однако больше всего меня волновала, конечно, проза. Именно она виделась главным делом жизни, и я должен был каждую свободную минуту, которых не так уж много, сидеть за столом и писать. Но вот же то Лида, то Марина, уж не говоря о Гайвороне или Славе Кирзанове.
Я собирался до отъезда в Гродно отнести в издательство рукопись книги, но много времени занимало печатание текстов. Я был еще та машинистка, но тем не менее не хотел отдавать рукопись профессионалке, хотя на это мне не раз намекала мама Толика Козловского. Под ее строгим надзором машинописная рукопись книги была бы давно готова.
И я вечерами сидел за столом в общежитии и, как говорил Гайворон, клепал двумя пальцами свои рассказы и повесть.
— Все прозаики вынуждены этим заниматься, — сказал Кирзанов, когда я пожаловался ему на свои мучения. — Кроме классиков, конечно.
— А они что, печатать не умеют?
— У них деньги, — усмехнулся Слава. — У тебя есть лишние сто рублей?
— Даже пятидесяти нет, — вздохнул я. — Надо тоже в классики пробиваться.
— Так тебя и пустили.
Слава работал в «толстом» журнале и знал значительно больше меня. Хотя я и сам догадывался, что надо отстоять очередь, и даже не одну.
— А талант? — спросил я.
Слава внимательно посмотрел на меня и ничего не сказал.
Да, я затронул запретную тему. О таланте говорили все, и никто не знал о нем ничего. Были, конечно, Купала, Колас и Богданович, однако о таланте современных писателей у каждого человека было собственное мнение. Некоторые даже Короткевича не считали неоспоримым талантом.