— Слышал, — сказал я. — На совещание, между прочим, меня посылают.
— А у меня на ваши совещания нет времени. Книгу про кактусы написал.
— Кто?
— Я. И без твоего совещания.
Я проглотил комок в горле и положил трубку. Долго с Валерой никто не может разговаривать, даже его Наташка.
Одним словом, не все приветствовали мою поездку на совещание в Гродно.
— А я тоже хочу в Гродно, — сказала Лида. — На чем вы туда едете?
— Наверное, на поезде, — почесал я затылок. — Какая разница, на чем ехать.
— Это тебе нет разницы, а мне есть. Там и Литва, и Польша рядом. Хороший город.
Я и сам знал, что Гродно хороший город, может быть, один из лучших в мире. Но каждый из нас по-своему его воспринимает.
— Чей замок там сохранился? — спросила Лида.
— Стефана Батория.
— Литовца?
— Польского короля.
Лида надо мной подшучивала, но я ничего не мог с собой сделать и злился. А она хорошо знала все мои мозоли, любимые и не очень.
Лично мне в Гродно больше всего нравился Неман, но стоит ли о нем говорить той же Лиде?
— Не стоит, — посмотрела она на меня своими ясными глазами.
Иной раз за эти глаза я готов был ее убить. Собственно, и нравилась она мне за них же.
— Познакомишься там с какой-нибудь Наташкой и перестанешь страдать, — усмехнулась Лида.
Откуда она обо всем знает?
— Оттуда.
Лида легонько зевнула, прикрыв ладонью рот.
— Значит, тоже поедешь в Гродно?
— Не в этот раз. И не с тобой. Свое совещание там проведу.
Я понимал, что мы с Лидой уже далеки друг от друга. Знала об этом и она. Жалеет?
— Больше ты жалеешь, — сказала Лида. — Ребенок, у которого отняли игрушку. Ничего, новую дадут.
— Я не люблю игрушки.
— А у тебя никто не спрашивает, любишь ты их или нет. Всунули в руки — и играй. На телевидении интереснее, чем в нашем институте?
— Конечно, — сказал я.
Перед глазами возникло лицо Людмилы, и мне стало совсем плохо. Отчего я теряю значительно больше, чем нахожу?
— Я же тебе сказала — ребенок, — снова посмотрела мне в глаза Лида. — А дети долго не грустят. У них впереди один праздник.
Самое обидное, Лида была права. Я от Гродно ждал праздника.
4
— И что, весь этот поезд будет занят одними молодыми творцами? — спросил я Михаила.
Мы с ним стояли на перроне железнодорожного вокзала, по которому сновали молодые парни и девушки. Девушек, как мне показалось, было больше.
— Парней тоже много, — не согласился со мной Михаил. — Некоторые вчера уехали. Комсомольцы, во всяком случае, уже там.
— Какие комсомольцы?
— Начальники, — посмотрел на меня Михаил. — Совещание проводит ЦК комсомола. Заставят ходить на занятия.
— На какие занятия?
Я понимал, что очень уж часто удивляюсь, но ничего не мог с собой сделать.
— А ты что, пить водку туда едешь? Нет, брат, надо их лекции послушать.
— Мало мы их в университете слушали.
— У комсомольцев свои лекции. Меня, например, будут учить правильно держать в руке карандаш.
— А меня, значит, ручку? — засмеялся я. — Некоторые писатели свои романы сразу на машинке долбят.
— И правильно делают, так быстрее, — сказал Михаил. — Сколько времени потеряешь, царапая свой рассказ на бумаге.
Михаил был художник, и не просто художник — шаржист. Откуда ему знать, что высокохудожественный текст должен появиться сначала на бумаге?
— Ерунда! — покосился на меня Михаил. — Глянь, какая девица!..
Мимо нас прошла видная особа. На мой несовершенный вкус, они здесь все были видные.
— Далеко не все, — проводил девушку долгим взглядом Миша. — Курносый нос, скошенный подбородок… Одни ноги.
Когда он успел рассмотреть ее нос и подбородок?
— Профессиональная привычка, — вздохнул Михаил. — Издалека ничего, а станешь рисовать — ужас! Светке тоже до Софи Лорен далеко.
— Так это была не Светка?
— Нет.
Мы вошли в свой вагон. Михаил здоровался с каждым встречным. Я никого из молодых творцов не знал.
— Но ты же их не рисуешь, — сказал Михаил. — И по редакциям мало ходишь.
— Зачем по ним ходить?
— Заводить связи! — удивился Михаил. — Вся жизнь проходит в редакции. Писатель за столом с утра сидит, после обеда бежит в издательство или в Союз. Ты, правда, не писатель.
Мне стало обидно за телевизионную братию.
— На телевидении девушки красивее, чем твои актрисы, — сказал я. — Да и на радио…
— Что, радистку заимел? — толкнул меня локтем в бок Михаил. — Не женись, пока не вступишь в Союз. Мне тоже надо было еще пару лет погулять.
Поезд тронулся. Михаила позвали в соседнее купе, а я стал оглядываться. Мне казалось, что в нашем вагоне все друг друга знают. Во всяком случае, галдеж стоял такой, что не было слышно стука колес. С другой стороны, нас и собирают ради того, чтобы мы ближе познакомились. Михаил, например, и без совещания всех знает, а мне это не повредит.