— Да, и костелов. Это польский город?
— Белорусский.
— А почему костелы?
— Церкви тоже есть. У Гродно сложная история.
— Теперь я понимаю, почему в замке Стефана Батория располагается обком партии.
— Потому что это лучшее сооружение в городе, — пожал я плечами. — Отсюда и до Польши, и до Литвы близко. При царе Гродно считался курортным городом, на летние вакации сюда из Санкт-Петербурга приезжали.
— Я бы тоже приезжала. Но мне из Томска далековато.
— Ты из Томска?! — удивился я.
— Родилась в Томске, училась в Новосибирске, теперь работаю в Минске. Для такой страны, как наша, это нормально.
Я покивал. Хотя представить себя в Томске мне было трудновато. Что бы я там, собственно говоря, делал?
— Работал бы на телевидении, — усмехнулась Наташа.
Она с легкостью читала мои мысли. Однако этим отличались почти все мои знакомые девушки. Марина, и та угадывала почти все мои желания. Интересно, почему я вспомнил о ней именно сейчас?
— Потому что в путешествиях человек вспоминает самых близких людей, — сказала Наташа. — Путешествия ведут нас в космос.
Это что-то новенькое. С космосом я еще не сталкивался.
— Все мы пытаемся туда прорваться. Но удается это единицам. Я думаю, ты сумеешь.
— Не хочу я в космос, — сказал я и притянул Наталью к себе.
На этой узкой улочке мы были одни, и если бы я, например, поцеловал Наташу, никто бы этого не увидел.
— Целуй, — шепнула Наташа и закрыла глаза.
Мы долго целовались, стучась зубами. Я старался проникнуть своим языком как можно глубже, и в какой-то момент она укусила его. Было и больно, и сладко одновременно.
— Не умеем, — шепнула мне в ухо Наташа, когда я разжал объятия.
— Что?
— Целоваться.
Мне уже не раз говорили, что я не мастак в этом деле.
— Может, и не умею, но ведь ты в театре работаешь.
— Балерин этому не учат. Мы артистки от сохи, пашем с утра до вечера. А потом падаем и спим как убитые.
Мы засмеялись. Мне нравилось, что Наташа говорит то, что думает. Все балерины такие?
— Далеко не все, — прижалась ко мне Наташа. — Мы вообще говорить не любим. Это вы, писатели…
— Писатели тоже разные. Хотя баюнов среди них больше, чем суглобов.
— Как ты сказал?
— Суглоб — это молчаливый, мрачный человек.
— Ты не мрачный. Расскажи про свой Новогрудок.
Это для меня было просто. Я даже выучил спич про первую столицу Великого княжества Литовского на английском языке и с блеском его выдал на вступительных экзаменах в университет.
— Поставим «отлично», чтобы приняли мальчика, — сказала молодая преподавательница своей напарнице. — А там и произношение ему поставят.
К сожалению, этого у моих университетских наставников не получилось. В нашу группу на каждом курсе приходил новый преподаватель, и ему приходилось начинать с нуля. А нуль, умноженный на нуль, остается нулем.
Наташе я рассказывал, конечно, на русском, и в моем повествовании все новогрудские князья, начиная с Миндовга, были сказочными богатырями, женщины — Марьями-царевнами, и самые красивые из них исчезали в прозрачных водах Свитязи, превращаясь в свитязянок.
— Хочу на Свитязь! — снова прильнула ко мне Наташа.
— Нельзя, — обнял я ее за талию. — Ты нам нужна живой.
— Нам?
— Мне. Но ведь есть еще и любители балета. Валера Дубко, например.
— Он фотографирует, — тихо сказала Наташа. — А Миша рисует. Это не считается.
— Пойдем, автобус уедет без нас.
— Пусть едет, неужели мы сами до своего пансионата не доберемся?
Конечно, доберемся. Отчего-то я был уверен, что с Наташей доберусь куда угодно, даже в Новосибирск.
— А что, нам там было бы хорошо! — оживилась Наташа. — Мои друзья вывезли бы тебя в кедровник. Знаешь, как собирают кедровые орехи?
— Откуда мне знать? — вздохнул я. — В Налибокской пуще он не растет.
— А что там растет?
— Дубы. Как написали мои друзья в эпиграмме: «Кажа дуб, і кажа елка». Это на белорусском, конечно.
— Елка — это я?
Я внимательно посмотрел на Наталью. Она была очень похожа на ель — прямую, высокую и сильную. Чтобы пробиться к ее стану сквозь плотные иголки, все руки исколешь.
— У елок иголки не такие колючие, как у терновника, — усмехнулась Наталья. — Главное — не бояться.
Все правильно, не побоишься — и сможешь обнять этот стройный стан. Второго такого в Минске нет.
— Нет, — согласилась Наталья. — Твой друг говорит, что и ног таких нет. Часами снимает мое антраша.
— Что?
— Прыжок, когда я зависаю над сценой. Придешь смотреть?