Как ни хорошо человеку на творческих совещаниях, но главное его занятие все же работа.
Я делал передачи на телевидении и часами сидел за письменным столом. Точнее, мне хотелось бы сидеть за ним часами, но слишком уж много было обстоятельств, которые этому мешали. Друзья, подруги, водка — мало ли у человека занятий по душе? А я еще два раза в неделю играл в баскетбол и изредка выбирался в Налибокскую пущу на рыбалку.
— Разбрасываешься! — выговаривал мне Гайворон. — Надо уметь сосредоточиться на главном.
У него на первом месте была рюмка, ну и то, что ей сопутствует.
— Сегодня встречаюсь с Черной, — посмотрел он на меня. — А она без Таньки никуда не ходит. Присоединяешься?
— Не могу, — вздохнул я. — Допоздна монтаж передачи. Может, завтра.
— Завтра будет другой расклад. Придется взять с собой Доцента, но у него никогда нет денег.
Алесь всегда помнил, что гулянки без денег не бывает. В этом плане я был самый надежный спонсор.
— Значит, не можешь перенести свой монтаж?
— Нет.
— Тогда займи трояк до получки. А лучше пятерку.
Я знал, что Алесю нужен червонец, но он боялся спугнуть удачу. И правильно делал. Я дал ему пять рублей.
— Настоящий друг не тот, с кем ты пьешь, а тот, кто за тебя заплатит, — сказал он, засовывая в бумажник деньги.
Настроение у него существенно улучшилось. Мне тоже стало легче на душе от вида друга, у которого прояснилось лицо.
— Черная своего лейтенантика еще не бросила? — спросил я.
— А зачем его бросать? — удивился Гайворон. — Когда убедится, что со мной ничего не выгорит, выйдет за него замуж. Она умная девица.
Я с ним согласился. Среди девиц дуры мне еще не попадались.
— Твоя Люси с телевидения уволилась? — посмотрел на меня Алесь.
Люси он называл ассистентку режиссера Людмилу. А та и в самом деле ушла преподавать в Институте культуры. Ее папа был человек со связями. И я не пропал бы, если бы последовал за ней.
— Правильно сделал, что не пошел, — сказал Алесь. — Последнее дело — зависеть от женщины. Тем более такой красотки, как Люси. До гроба носил бы за ней тапочки.
— Я и с балериной распрощался, — вздохнул я.
— Ну, на балерину и я не покусился бы, — махнул рукой Алесь. — Издали посмотреть, не больше.
— Почему?
Мне стало обидно за Наташу. Для меня она была образцом чистой красоты. Может быть, чересчур высоким.
— Ну да, — сказал Алесь. — Она на полголовы выше тебя.
— На три сантиметра.
— В постели мерился? — покосился на меня товарищ.
— И в постели ничего не было.
Может, в этом и кроется причина нашей несовместимости? Частенько именно постель сглаживает неровности, без которых в жизни не бывает.
— Наоборот! — посмотрел на меня сверху вниз Алесь. — Постель только обостряет их! Например, ей нравится находиться сверху, а тебе нет. Или…
— Замолчи! — остановил я его. — Все это не про Наташу. О постели она даже не думает.
— Тем более! — остановился, растопырив руки, Алесь. — Зачем тебе девушка, которая не хочет ложиться в постель? Это абсурд!
Иногда Гайворон любил употребить крепкое словцо. Мне это в нем нравилось.
— Давай лучше о твоем журнале, — сказал я. — Влился в коллектив?
— Нормально, — пожал плечами Алесь. — Здоровый коллектив. Не пьют одни Дашкевич с Миколой.
— Весь отдел прозы? — удивился я.
— Максим Петрович не пьет принципиально, а Микола просто не умеет. Хорошего учителя не было.
Да, учителя в этом деле много значат. Попал бы Микола в мою литр-драму, сразу бы человеком стал.
— Нет, и у вас ничего из него не получилось бы, — покивал Алесь. — Бездарь!
— У него повесть в журнале «Знамя» вышла, — опять запротестовал я. — Перевел сам Солоухин. А это в Москве фигура!
— Я не литературу имею в виду, — сказал Гайворон. — В прозе все вы одинаковы. А вот водку пить…
— Так у вас и главный редактор не пьет. Во всяком случае, с коллективом.
— Главный имеет право, — посмотрел на меня как на ребенка Гайворон. — Он пьет с министрами или сотрудниками ЦК. У каждого своя компания. А Микола бездарь, от одной рюмки косеет.
— Неужели от одной? — не поверил я.
— От одной, — кивнул Алесь. — Он чай с нашими девчатами пьет.
— У вас и девчата есть? — удивился я.
— Конечно, есть, их в каждом коллективе хватает. У нас самая интересная Лариса Петровна, машинистка.
— Молодая?
— За пятьдесят. Но выглядит лучше техреда и корректорши. «Беломор» курит.
— Папиросы?
— Бывает, и «Приму», но чаще «Беломор». Чарку тоже берет, но не на работе. Лет двадцать назад красивая была женщина. Да и теперь…