— Месяц под Борисовом в казарме сидел. Про Печи слышал?
— Слышал, — кивнул Слава, — самая знаменитая в Белоруссии «учебка».
— Я тоже там учился. Не знаю, правда, чему.
— Маршировать на плацу, — засмеялся Слава.
— Нет, на плац нас не пускали. И стрелять из АКМ не давали. Теорией овладевали.
— И правильно делали, — сказал Слава. — Партизан вообще никому нельзя показывать. Позор Вооруженных сил СССР.
У самого меня в тот раз и форма, и ушанка, не говоря уже о сапогах, были велики. А у рослых ребят наоборот, и они выглядели еще смешнее, чем недомерки.
— Я учился курсом младше тебя, — сказал Слава. — Моя очередь идти на сборы через год.
Как всегда, он был прав. Прозаик!
— Ты тоже прозаик, — посмотрел на меня Слава. — Скоро бар закрывается. Добавлять будем?
— Конечно, — сказал я. — Зачем мы сюда пришли?
Пока отстояли очередь у стойки и взяли еще по одному «казачку», в помещении пригасили свет. Свободных мест за столиками не было, и мы допили свои коктейли стоя у двери.
— Ну так что со сборами? — спросил Слава уже на улице.
— Поеду, — пожал я плечами. — От сборов в нашей стране не отвертишься. «Броня крепка, и танки наши быстры».
— «Артиллеристы, Сталин дал приказ!» — поддержал меня Слава.
3
Мое телевизионное начальство новость о сборах восприняло с неудовольствием.
— Может, письмо в военкомат напишем? — посмотрел на меня Тисловец. — Еще год не отработал, и уже на сборы. Что ты там забыл?
— Каждый год забирают, — согласился я. — Видимо, в какой-то список попал. Из крайской школы тоже одного меня взяли. Но в военкомат пиши не пиши, толку мало. Военные по своим законам живут.
— Это правда, — посмотрел в окно Тисловец. — Я думал, ты в ЗАГС навострился, а тут казарма. В армии служил?
— Нет, — сказал я, — после военной кафедры в университете присвоили лейтенанта.
— А я три года на Балтийском флоте. Там умеют мозги на место поставить. Сразу после службы женился. — Он тяжело вздохнул.
«Какая связь между службой на флоте и женитьбой?» — подумал я.
— Непосредственная! — откашлялся Валентин Николаевич. — Вот побудешь на сборах, поймешь. Где они будут проходить?
— В Гродно.
— Ты же только что оттуда вернулся! — удивился Тисловец. — Может, дивчину там заимел?
— Нет, — покивал я, — мне в Минске своих хватает.
— Конечно, — хмыкнул Тисловец, — Люда Крук все глаза проплакала, увольняясь. Я думал, и ты за ней помчишься. Хорошая девушка. Был бы я помоложе…
Валентин Николаевич был слишком уж толст для такой девушки, как Людмила. И лысоват.
— Человек лысеет от ума, — стал ковыряться в бумагах на столе главный редактор. — А у Люды волосы густые, как у цыганки. Гладил?
«Знает, — подумал я. — Интересно, откуда?»
— А этого не спрячешь. В редакции все тебе завидовали, даже Корнилович.
— А он здесь при чем?
— Первый бабник у нас, даже Колотков за ним не угонится.
Невысокий, худощавый, с большими очками на маленьком носу, Корнилович никак не тянул на роль первого бабника. Но чего не бывает в жизни.
— Бывает, — согласился Тисловец. — Он и пьет в меру.
«Не то что вы», — подумал я.
— Жизнь такая, — опять посмотрел в окно главный редактор. — И не хочешь пить, а станешь. Тебе пока что девчата пить не дают, но женишься — и начнешь. Книгу в издательство отдал?
— Отдал, — сказал я.
— Вот это самое главное — писать хорошие книги. Тогда и деньги, и слава, от девчат тоже отбоя не будет. Мы ведь тебя и взяли в редакцию, потому что пишешь. На сборах, правда, не до писания. Может, все-таки позвонить в военкомат?
— Позвоните, — кивнул я.
Тисловец положил большую пятерню на телефонный аппарат, и тот почти весь в ней спрятался. Могучий мужчина!
— Иногда говорю себе: надо было оставаться в деревне, — усмехнулся Валентин Николаевич. — Коровам хвосты бы крутил. Но захотелось в город. Кстати, это самая большая наша беда — заниматься не своим делом.
— Чья — наша?
— Белорусов, — пожал плечами Тисловец. — В поле надо пахать, а не…
Он запнулся.
«С меня там не много пользы было бы», — подумал я.
— И тебе бы занятие нашлось, — сказал главный редактор. — Счетоводом был бы. Или бухгалтером.
— Считаю плохо, — сказал я.
— А что там считать? — удивился Тисловец. — Один трудодень — одна палочка. Нехитрое дело.
— А нули? — посмотрел я на него.
— Да, с нулями сложнее, — вздохнул главный. — Даже у нас их больше, чем надо. Ей-богу, половину режиссеров выгнал бы к чертовой матери… Элементарную мизансцену построить не могут!