В Новогрудке, где я заканчивал школу, существовала секция борьбы, и в ней занимались многие мои знакомые. Всех их издали можно было узнать по походке. Как только тебе встречался парень с оттопыренными руками и мощным затылком, не говоря уж о поломанных ушах, можно было не сомневаться, что это борец. Правда, многие из них казались мне излишне тяжеловесными и даже неуклюжими.
Мы с Саней Сварцевичем играли в настольный теннис. Саня ходил еще и в секцию легкой атлетики, однако это не меняло дела. Единственным достойным внимания видом спорта был настольный теннис.
— Все эти борцы в математике полные нули, — говорил Саня. — Даже ты больше их знаешь.
Я отмалчивался. Математика находилась далеко за гранью моих возможностей. Утешало только то, что я не собирался поступать на физмат.
— Мы и в борцы не пойдем, — хлопал меня по плечу Саня. — В настольном теннисе бицепсы не нужны. У тебя хороший удар слева.
Слева так слева. Мне, правда, казалось, что я лучше бью ракеткой справа.
И вот я мчался по коридору университета, и вдруг меня цапнул за руку солидный мужчина в спортивном костюме с надписью «СССР». Тогда в этих костюмах ходили единицы.
— Куда? — спросил мужчина.
— В настольный теннис, — попытался я вырваться.
— В теннис? — удивился тот. — Ты готовый мухач, а не теннисист. Пойдем со мной.
Он привел меня в зал для борьбы, и я начал учить броски, зацепы и подхваты. Оказалось, именно этого не хватает первокурснику, чтобы стать человеком.
Не знаю, от чего зависят взлеты и падения людей, однако на первых же соревнованиях я занял второе место. А это было ни больше ни меньше как первенство Минска. И пошло-поехало, на втором курсе я уже был кандидатом в мастера спорта, тренировался в обществе «Трудовые резервы» и получал ежемесячно тридцать рублей инструкторских. Это была хорошая добавка к стипендии.
Рассказ про борьбу, который я написал на втором курсе, можно было отправить только в один журнал — «Юность». Журналов было много, однако студенты читали только его.
Своими литературными планами я в то время делился с Александром Кротовым. Он преподавал на филфаке болгарский язык, писал стихи и как никто другой подходил на роль наставника. Его интересовала поэзия, меня проза, мы друг другу не мешали.
— Ну как? — с надеждой смотрел на меня Александр Владимирович, когда я возвращал ему папку с его стихами.
— Нормально, — отводил я глаза. — Вот здесь хорошо и здесь…
Я показывал строки, которые мне понравились. Хотя на самом деле все его стихи были одинаковы. А точнее, никакие. Тогда все восхищались стихами Арсения Тарковского, и Кротов писал под него. Сказать, что они плохие, я не мог. Получалось, что и Тарковский ничего не стоит. А кинофильм «Зеркало» со стихами Тарковского за кадром смотрели все, от физиков до лириков.
О моих рассказах Кротов тоже отзывался невразумительно.
— Слово «все» по десять раз на одной странице попадается, — сказал он. — А так ничего.
Как рецензенты мы были одного уровня, мне это нравилось.
Отпечатать мой рассказ на машинке взялась мама Толи Козловского, он учился на курс старше меня.
— Мама в Совете министров работает, — сказал Толя.
— Министром?! — удивился я.
— Заведующей машбюро.
Эта должность тоже была чересчур высока для моего рассказа, но выхода у меня не было.
— Пусть печатает, — вздохнул я.
— Почерк мелкий, но разобрать можно, — сказала Галина Николаевна, мама Толи, отдавая мне стопку бумаг. — В следующий раз старайся писать разборчиво.
Она была высокая, представительная женщина, настоящая заведующая. И она знала, что следующий раз у меня будет.
— Ну и как он? — спросил я.
— Кто? — посмотрела на меня, подняв одну бровь, Галина Николаевна.
— Рассказ.
— А мы, когда печатаем, в смысл не вникаем. Профессиональная привычка. О чем там у тебя?
— Про борьбу.
Я вдруг понял, что мой рассказ ничего не стоит.
— Какую борьбу? — У Галины Николаевны на лоб заехали уже две брови.
Не отвечая, я сгреб листы бумаги и засунул их в портфель. Кстати, бумага, на которой был отпечатан мой «Третий круг», была отличная: блестящая, толстая, белая. На такой печатать одни указы и постановления.
— У нас другой нет, — сказала Галина Михайловна. — А Татьяне ты понравился. Пусть, говорит, ваш студентик приходит, мы с ним кофе попьем.
«Машинистка, — догадался я. — У меня на филфаке своих Татьян хватает».
— Хорошая девочка, — свела брови в одну линию Галина Николаевна. — На твоем месте я бы не крутила носом.
«И как с ней Толик живет? — подумал я. — От одних бровей становится страшно».