— Отвезли в вытрезвитель? — спросил Лисин.
— Домой, — ответил Зябкин, — но лучше бы они его туда не возили.
— Почему? — удивился я.
— Жена так врезала по морде, что один глаз совсем не видит. Теперь на больничном.
— А звездочка? — спросил я.
— Какая звездочка? — уставились на меня друзья.
— Подполковничья.
— Наверное, заберут назад, — подумав, сказал Зябкин. — Будет и дальше служить майором.
— Могут совсем уволить, — сказал Лисин.
— Вряд ли, — покрутил головой Зябкин. — Он же больше ничего не умеет, только стрелять и маршировать.
Кстати, на прошлой неделе нас возили на стрельбище, и командовал стрельбами как раз Петров.
— Не уволят, — согласился я. — Это же не измена родине, обычная пьянка.
— Зигзаг удачи, — вздохнул Лисин. — Почему он случается в самый неподходящий момент?
— Иначе не было бы интереса к жизни, — хмыкнул я. — Спали бы не только ночью, но и днем. Посмотри на наших партизан — байбаки!
— Не все! — запротестовал Зябкин. — Я, например… Слушай, а из нашей части можно выйти другим путем, не через КПП?
— А что?
Теперь мы с Лисиным уставились на товарища.
— На КПП Наталья будет ждать, — вздохнул Володя. — Она знает, когда наши сборы заканчиваются.
— Проститься хочет? — спросил я.
— Проститься! — хохотнул Зябкин. — В ЗАГС она хочет. Сказала, из Гродно меня не выпустит.
— У тебя семья, — сказал я.
— Это ты знаешь, что семья. А ей никто об этом не говорил.
— Придется через забор! — присвистнул Лисин.
— Высокий…
Мы посмотрели на кирпичное ограждение вокруг воинской части, возвышавшееся неподалеку.
— Не все так просто! — вспомнил я любимое высказывание Славы Кирзанова.
— Зато жизнь бьет ключом! — подмигнул мне Лисин.
— И больше по голове… — согласился Зябкин.
Сборы заканчивались. На кухне снова стали плохо кормить, но на это уже никто не обращал внимания. В казарме воцарился дембельский настрой, а это самое вредное из всего, что бывает на службе. Даже есть не хотелось.
В прошлые выходные я распрощался со своими гродненскими друзьями. Произошло это на квартире у Раи.
— Где родители? — спросил я, когда она открыла мне дверь.
— В санатории, — усмехнулась она.
— Значит, ночевать буду у тебя?
— Ночуй.
— Галочка придет?
— Ей дочку не с кем оставить.
— Есть Синичкин.
— Вот он и не отпускает. Хватит, говорит, по задворкам шляться.
«А мы и не ходили по задворкам, — подумал я. — Один только раз на кладбище заглянули».
— Упустил девушку, — покивала Рая. — А она у нас самая красивая. К Инне тоже под бочок не пристроился. Думаешь, мы просто так тебя к ней подселили?
— У нее тоже дочка, — сказал я.
— И нет мужа. Эх ты, офицер!
Я стал красный, как свекла, в большом зеркале, стоявшем в прихожей, это было хорошо видно.
— Что означает название улицы Фолюш? — спросил я.
Вопрос был нелепый, но мне это и надо было.
— Не знаю, — пожала плечами Рая. — Видимо, что-то польское. Снимай ботинки и проходи.
Мы выпили вина, послушали песни Володи, и я лег спать на диване, который был значительно больше, чем у Инны. Никто меня не беспокоил, и я хорошо выспался.
В последний день сборов у КПП действительно дежурило несколько выряженных девчат. Они напряженно высматривали своих ухажеров, но через ворота те не проходили. Я знал, что Зябкин с соратниками направились в тыл, туда, где в ограждении был потайной лаз. Ни одна воинская часть в нашей стране без него не существовала.
Часть шестая
Шарж
1
— Ну что, люты больш браўся завеямі? — подмигнул мне Саня Камлыга.
Он учился на филфаке двумя курсами младше меня, и мы сначала играли вместе в КВН, а теперь соперничали на баскетбольной площадке. Саня женился на моей одногруппнице Тамаре, и я иногда заходил к ним домой. Тамара, кстати, нравилась всем ребятам, которых я знал, но выбрала Камлыгу. Видимо, имела на то основания. Высокий, бородатый, остроумный, преподает болгарский язык на филфаке. Это был, что называется, счастливый брак.
— Браўся, — кивнул я.
Я не обижался на подначки друзей. Нравится им начало моего рассказа «В февральскую вьюгу», и ладно. Камлыга придумал еще одну шутку обо мне. «У Шуры шары, шоры и шайба», — обязательно говорил он при встрече. Все смеялись и добавляли к шарам и шорам шарфик, шкаф и даже шушун. Не хватало одного шурупчика. Так меня дразнили пацаны в Речице, где я учился с пятого по восьмой класс. Но слово «шурупчик» было чужим для филологов, и я с ним не вылезал.