— Жена нужна всем, и в первую очередь прозаикам. Без хорошей жены хорошим писателем не станешь, это закон жизни.
Интересно, где писатели берут своих жен? Старшие по возрасту, скорее всего, в деревнях. А молодые?
— Кто где, — сказал Жарук. — Я свою в студенческом общежитии высмотрел. Ты ведь тоже в университете учился?
— На филфаке, — кивнул я.
Мне не хотелось говорить на эту тему, потерянное уже не вернуть. Да и неизвестно, упустил ли я там свою жар-птицу. А вдруг она вот сейчас кружит возле тебя, хлопая крыльями?
— Некоторые писатели совсем не женятся, — сказал Жарук. — Женщины, случается, ревнуют к литературе. Так что у каждого это личный выбор. Но опыт подсказывает, что классиками становятся только при живой жене.
«А он не просто так вспоминает классиков, — подумал я. — Неужто хочет стать вровень с Купалой и Коласом?»
Жарук внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал. И правильно. Лишнее слово часто спугивает удачу.
— На телевидении много работы? — перевел разговор на более ровную дорожку Жарук.
— Хватает.
— Надо в журнал переходить. Правда, пока молодой, хочется как можно больше поездить, на людей посмотреть. Короткевич вон аж на Дальнем Востоке побывал. Тебя туда не тянет?
— В Ташкент недавно летал, — сказал я. — Теперь собираюсь в Кишинев. Может, и до Камчатки доберусь.
— Давай, — кивнул Жарук. — Главное, не пропусти госпожу удачу. Она капризная.
Это я знал. Какой стремительной ни была телевизионная жизнь, про укромное местечко, в котором могла затаиться удача, я помнил.
6
Я увидел Наталью, и у меня, что называется, сердце упало в пятки. Больше ни у кого нет такой походки. И такой осанки. И лебединого изгиба шеи…
— Привет! — улыбнулась она уголками губ.
У нашей примы-балерины похудело лицо. Или мне показалось?
— Работы много, — сказала она. — Гонка с утра до вечера, да и есть нельзя.
— Совсем?! — поразился я.
— Почти. Кусочек вареного мяса в день, а тортик совсем нельзя.
Она снова попыталась улыбнуться, но ей это удалось плохо.
— Партнера для тебя по-прежнему выписывают из Томска? — спросил я.
— Из Новосибирска. В Томске я родилась. И не выписывают, а вызывают на спектакль.
— Я думал, как посылку.
— А я тебя читала, — сказала Наташа.
— По-белорусски?! — опять поразился я.
— Язык как следует еще не выучила, но стараюсь. Тебя на русский еще не переводят?
— Переводят, — признался я.
Как раз на днях ко мне приходил прозаик Антон Козляев с предложением о переводе.
— В журнале «Неман» готовят подборку молодых авторов, и мне дали твой рассказ «В февральскую вьюгу», — сказал он. — Согласен?
— Конечно, — пожал я плечами. — С белорусского переводить легко.
— Не всех, — усмехнулся Антон. — Но у тебя язык простой.
Мне эти слова не понравились.
Козляев был на год или два старше меня. И писал он, как я слышал, чуть ли не с пеленок.
— Мы вместе в Королищевичах были, — опять усмехнулся он.
— Что-то не видел, — сказал я.
— А ты и не мог видеть. Я кидал в печь уголь в котельной.
Мне приходилось слышать о писателях андеграунда, которые работали дворниками или истопниками, изучая жизнь. А может, и просто выживая. Но своими глазами такого я видел впервые.
— И теперь там? — спросил я.
— Нет, перешел на велозавод. Там и зарплата лучше, и место в общаге дали. Ты мою Таньку знаешь?
— Таньку? — не понял я.
— Жену. В Литинституте вместе учились. Недавно она выступила на митинге, и ее с треском поперли из института.
— За что?!
— За антисоветчину, — пожал плечами Антон. — Теперь на моей шее сидит.
— В Минске?
— А где же еще? Живет, правда, с родителями. Если бы он не был полковником КГБ, совсем посадили бы.
— Кто полковник?!
У меня голова пошла кругом.
— Отец, — посмотрел на меня, прищурившись, Козляев. — Другим путем в знаменитые поэты не пробьешься.
Вот теперь я кое-что понял. Если хочешь стать знаменитым, нужно прочитать на митинге антисоветчину. А еще лучше, чтобы тебя за это посадили в тюрьму.
— Тебя не посадят, — успокоил меня Козляев. — Ты нормальный белорусский писатель. Да и вьюга у тебя хорошая. Ну так что, переводим?
— Переводи, — вздохнул я. — А ты сам на митингах выступаешь?
— Не пускают, — хмыкнул в усы Козляев.
Они у него были намного гуще моих.
Интересно, читала ли прима-балерина нашего театра русского писателя Антона Козляева? Я слышал, он из-под Архангельска.
— Из писателей я только тебя знаю, — сказала Наташа. — А читаю Сэлинджера. Тебе он нравится?