— Хемингуэй больше.
— У него много пьют, — посмотрела куда-то мне за спину Наташа. — Сухно давно видел?
— Давно.
— А я недавно. Рисует на меня шарж.
— Меня он только обещает нарисовать.
Уголки губ у Наташи опущены вниз. Совсем недавно я их целовал. Отшатнется от меня, если обниму ее?
— Не надо, — дернула плечом Наташа. — Ты это знаешь лучше меня. С Валерой мне есть о чем поговорить, а с тобой нет. Чужие.
Вот так и проходим мы мимо своего счастья. Почему?
— Потому что литература для тебя дороже всего остального. И неизвестно, найдется ли женщина, которая согласится быть второй. Я второй ни для кого не стану.
И она умнее меня, эта длинноногая балерина. И я это знал с самого начала.
— Сегодня спектакль? — спросил я.
— Спектакль. Не хочешь прийти?
— У меня вечером монтаж.
— Вот видишь. А ты обниматься лезешь.
«Унижает меня?»
— Нет, — сказала Наталья. — Говорю как есть. У тебя на телевидении девушка?
— Есть, — неожиданно для себя признался я. — Только она на радио.
— Это одно и то же. Ну, прощай.
— Прощай!
Она пошла вверх по улице, к Троицкой горе, я вниз, к Свислочи.
У каждого из нас была своя дорога.
7
На сегодня у меня был запланирован визит в Академию наук.
— Соскучился по сектору белорусского языка? — спросил Тисловец, когда я сказал ему, куда собираюсь идти.
— У меня там автор, — сказал я. — Очень интересная женщина.
— Атрашевич? — посмотрел на меня сверху вниз Валентин Николаевич. — Что в ней такого интересного? Высокая, худая, как оглобля. Можно было найти фольклористку и лучше.
— Толстую, как кадушка?
У нас с главным были разные взгляды на женщин.
Валентин Николаевич махнул своей большой пятерней и скрылся в кабинете.
— С главным спорить не надо, — сказал Юзик, присутствовавший при нашей беседе.
— А я и не спорю, — сказал я.
— У него там девица, вот и бежит в академию, — послышалось из кабинета главного редактора. — Фольклористка так, для отвода глаз.
— Я тоже люблю высоких, — присоединился к нашей компании Корнилович.
Мы с ним были одного роста.
— Недомеркам нравятся высокие, — согласился Юзик.
— А что, рост в кровати совсем не мешает, — хмыкнул Рем. — Была бы гибкая талия.
— И то, что под талией, — поддакнул Юзик.
Коллеги подразнивали, но меня это не раздражало.
— Творческий вечер Алеся Бусыги смонтировал? — спросил Юзик.
Он никогда не забывал, что на первом месте у нас работа и то, что с ней связано.
— Смонтировал, — кивнул я. — Начало передачи, правда, не вытанцовывается.
— А что такое?
Вокруг нас собрался почти весь коллектив литературно-драматической редакции, не хватало одного Тисловца.
— Ему надо сдавать план на полугодие, — сказал Юзик. — Ну так что с началом передачи? Где проходил вечер, в Доме литераторов?
— Да, в Доме. Алесь Петрович вышел на сцену, походил по ней, держась рукой за подбородок, потом говорит в микрофон: «Долгое время я жил вдали от родины. Я работал в Кремле».
Коллеги грохнули.
— Что ржете, как жеребцы? — показался в дверях своего кабинета Тисловец. — А ну, марш по местам! А ты в академию! И эту родину выкинуть к чертовой матери!
— Уже выкинул, — сказал я и вышел на улицу.
В Институте искусствоведения, этнографии и фольклора я встретился с Галиной Брониславовной Атрашевич. Мы набросали предварительный план нескольких передач «Поэзии слова народного».
— В академию вернуться не хотите? — спросила Галина Брониславовна.
— Нет, — сказал я.
— Напрасно, — усмехнулась она. — У нас хороших фольклористов не хватает. Впрочем, их всюду не хватает, даже в Москве.
Я о Москве ничего не знал и промолчал.
«Совсем она не оглобля, — подумал я в коридоре. — Старше лет на десять, но лицом и фигурой даст фору многим, кто младше ее. Ну что, к своим розам?»
Моими эти розы были год назад, но еще не забылись ни их запахи, ни изгибы лепестков, ни острота колючек.
Мое появление в мемориальном кабинете розы встретили радостными восклицаниями.
— А мы думали, уже не увидим тебя, — сказала Зина. — Похудел. Конечно, у нас сидел как у Бога за пазухой, мы тебе и баранку, и конфетку, и воды в рюмочку…
— И сладкой воды, и кислой, — подхватила Валя.
— Даже горькой, — добавила Лариса. — На телевидении дают?
— Дают, — кивнул я. — Догоняют и еще дают.
Лида молчала. А с ней мы иногда все же встречаемся. Может, реже, чем хотелось бы, но раз в месяц она у меня бывает.