Незадолго до смерти, весной 1926 года, Феликс Дзержинский, почувствовав реальную угрозу раскола партии, начал бить тревогу.
Не стало Дзержинского. А тревога все росла… Все больше партийцев видело от кого исходит главная опасность.
Летом двадцать восьмого года Бухарин убеждал Каменева:
— Если мы не объединимся, Коба подобно Чингисхану всем глотки перережет[20].
Но «правые» так и не объединились с Каменевым и Зиновьевым. Поговорили, поговорили и разошлись…
Так в тюремной камере загнанные под нары фраера шепчутся о своей горькой участи, а подняться против одного грязного урки не осмелятся. Где там!.. А иной готов пойти в услужение к главарю.
…На банкете по случаю возвращения челюскинцев, в тридцать четвертом году, с прозревшим было Бухариным случился рецидив слепоты. Он подошел к Сталину:
— Коба, я готов сам себе на голову на…[21] за то, что выступал против тебя.
Николай Иванович пытался облобызать Хозяина, но тот отмахнулся. Время поцелуев прошло[22].
Каменев, Зиновьев, Троцкий, Бухарин, Рыков, Томский, Фрунзе, Дзержинский, Петровский, Скрыпник, Косиор.
Если бы партийные лидеры после смерти Ленина объединились — они смогли бы перекрыть Сталину все пути к единоличной диктатуре.
Да были ли среди них настоящие мужчины?!
Фрунзе Сталин устранил первым, затем скоропостижно скончался Дзержинский. Скрыпник и Томский покончили с собой, остальных Хозяин прибрал чуть позже[23].
Естественный финал для тех, кто предпочел борьбе с тираном борьбу мелких самолюбий или каменную верность мертвым доктринам.
Повезло Кобе на бесхарактерных, недальновидных соратников, роившихся вокруг Ленина. Да и сам вождь, преданный идее, не мог предполагать, что Революция способна породить вурдалака.
Незадолго до смерти Ленин начал кое-что понимать. Наблюдая художества товарища Кобы, Ленин плакал. Куда заведут партию распри соратников?.. А они уповали на него. Они молились слепому богу.
Ленин вел себя в последнее время как всепрощающий Христос, который на Тайной вечере Иуде говорил: «Что делаешь, делай скорее».
…Крупская залилась слезами, когда Сталин объявил ей решение политбюро — воздвигнуть на Красной площади мавзолей.
…Плакала неутешно Мария Ильинична Ульянова в году двадцать девятом: Сталин убрал сестру Ленина из редакции «Правды».
…Рыдал старый большевик Емельян Ярославский после заседания политбюро, на котором было принято решение — ликвидировать Общество старых большевиков.
В древнем Египте существовала такая профессия — плакальщицы. Откуда бы им взяться в Москве XX века?
Сталину повезло на слезливых оппонентов. Создается впечатление, что его окружали сентиментальные слепцы, вверившие ему свою судьбу, самое жизнь.
И поводырь-семинарист не подвел свою паству. Товарищ Сталин полностью оправдал надежды товарища Ленина на создание железной диктатуры.
В заметках о прениях по пункту 1 Устава партии на Втором съезде 2 августа 1903 года Ленин предлагал, в противовес Мартову — а тот ратовал за создание действительно массовой партии — следующее: «Лучше десять работающих не назвать членами, чем одного болтающего назвать».
И далее:
«Повторяю: сила и власть ЦК, твердость и чистота партии — вот в чем суть»[24].
Сталин ухватил эту самую суть и как нельзя лучше, до конца использовал власть ЦК. И очень твердо проводил линию «чистоты партии».
Второй съезд партии стал началом конца партийной демократии.
1903 год — вот когда еще, на заре истории большевистской партии была определена ее гибель.
Впервые ленинская формула демократического централизма была включена в Устав партии в 1906 году, на IV съезде.
Лестницей, по которой Сталин забрался на высокий трон диктатора, стала железная партийная дисциплина. Она сковала волю коммунистов, пытавшихся вернуть партийный корабль на путь коллективного руководства.
А лестницу Сталину подставил никто иной, как Ленин.
После смерти вождя Сталин почувствовал: пришло время широко использовать резолюцию X съезда «О единстве партии». Фракции, групповые выступления подпали под строгий запрет. Резолюция позволяла Центральному Комитету исключать из партии за «фракционность» или нарушения партийной дисциплины любого коммуниста, будь он даже членом ЦК. В руках Сталина это решение превратилось в безотказный инструмент подчинения партии воле кучки вождей-политиканов, потом — прихоти единого Хозяина.