К концу царствования они достигли истинной гармонии — заживо обожествленный генсек и устоявшееся общество мазохистов. Общество, которое не чувствовало боли в коленках, голода в желудке и отсутствия в воздухе кислорода.
Николай Лесков рассказал печальную историю сорока крепостных крестьян, бежавших из неволи. Исправник вернул беглецов и устроил примерную экзекуцию. «Секу их при их же собственном и благосклонном содействии: они друг друга держат за ноги и за руки и сидят друг у друга на головах».
Этот исправник умел делать обобщения:
«Ах вы, сор славянский! Ах вы, дрянь родная! Пусть бы кто-нибудь сам-третий проделал этакую штуку над сорока французами! Черта — с два!»
У лесковского исправника была всего-навсего казенная пряжка на ремне…
Исправник мечтает:
«О, если бы у меня был орден! С настоящим орденом я бы один целую Россию выпорол!»[269]
Россия нашла своего Исправника с орденом.
В 1953 году она горько оплакала его смерть, не ведая от кого избавилась…
Разоблачение?
Когда известие о назначении Георгия Маленкова председателем Совета Министров, а Клима Ворошилова — президентом дошло до Воркуты, простой люд радовался: Наши пришли!
Им невдомек было, что эти «наши» хуже «чужих». Что на них — кровь и страдания миллионов. Но сталинское иго кончилось, и люди улыбались, откровенно, не таясь, улыбались — впервые за долгие годы…
Вскоре же выпустили на свободу кремлевских врачей. Тех, что уцелели. У Тимашук отобрали орден Ленина с объявлением в газетах — случай, кажется, единственный в истории государства. Вернули из ссылки Жукова. С крестьян сняли часть налогов: новый премьер искал популярности.
Политбюро ЦК[270] вновь уменьшено до десяти человек. Подручные Сталина готовы ради сохранения власти на любое преступление. Самый опасный — Берия. Этот, случись оказия, вырежет партнебожителей до последнего, рука не дрогнет. Но и тогда не хотели объединиться. Великими усилиями, хитростью, с риском для жизни, удалось Хрущеву сколотить большинство и свергнуть Лаврентия Берию.
Казнили его в декабре пятьдесят третьего как… английского шпиона. Упомянули как соучастника сталинских преступлений. Но всю правду от народа скрыли. «Что люди скажут?..»
Под знаком половинчатости, нерешительности, двинется в путь скрипучая телега разоблачения. Под этим знаком прошел и XX съезд в феврале 1956 года.
В отчетном докладе ЦК Хрущев упомянул о Сталине, главном виновнике и организаторе незаконных репрессий. В антракте члены Президиума возмущались:
— Черт побери! Мы же условились не говорить на съезде о Сталине ничего…
…На заседании Политбюро Хрущев взывал к совести членов:
«Мы не можем молчать о преступлениях Сталина на первом же съезде, который созовем после его смерти».
Но подручные Сталина провалили предложение Хрущева — рассказать народу правду.
Хрущев решил действовать иначе. Он обратился к президиуму съезда:
«Я считаю, что съезд не может пройти мимо сталинских преступлений. Мы обязаны разоблачить истинное лицо Сталина. На Политбюро меня поддержал лишь один Микоян. Сейчас, когда Центральный комитет распущен, руководящим органом является президиум съезда. Решайте».
Президиум поручил Хрущеву выступить с докладом. Материал готовили спешно, в дни работы съезда.
Молотов, Каганович и компания приняли контрмеры. Они добились перенесения доклада на самый конец, после официального закрытия съезда, после выборов ЦК. Напрасно беспокоились: делегаты все равно избрали бы ЦК в том же составе.
Так было запущено.
Вот, наконец, Никита Хрущев на трибуне. Он зачитывает материалы о терроре конца тридцатых годов. И — ни слова об истреблении крестьян в период так называемой коллективизации. Первый секретарь называет имена соратников Ленина, жертв «культа личности», но ничего не говорит об уничтожении партии как таковой. Никакой статистики. Ничего — об истреблении десятков миллионов, о безмерных страданиях народа. Ни слова о контрреволюционной сущности сталинщины. Он многое вскрыл. Но еще больше скрыл.