От редакции «Известий» — ни слова.
Статья в УК имеется, право на защиту чести и достоинства есть. В случае чего можно жаловаться…
Тем временем и ИМИ, и Академия общественных наук (АОН), и Высшая партийная школа (ВПШ) выпустили серию новых книг по истории партии. Теперь уже Сталин — не вождь революции и даже не второй вождь. Авторы заняли удобную позицию замалчивания его имени. Зато проклятия в адрес Троцкого и «троцкистов» удвоились. Без густых, от сердца идущих проклятий, нельзя защитить диссертацию, невозможно опубликовать книгу, статью. По любому поводу и без повода — упоминают «троцкиста» Антонова-Овсеенко. В годы Первой мировой войны Антонов вел в Париже интернационалистскую газету, выступал солидарно с ленинским «Социал-Демократом», открыто отмежевался от Троцкого и Мартова. И Ленин приветствовал позицию Антонова-Овсеенко. Однако, кто же будет разбираться в таких тонкостях. Проще придерживаться старых, надежных ярлыков. И ведущее трио, при ЦК, — НМЛ, АОН и ВПШ бьют во все антитроцкистские колокола…
Еще один удобный повод — дискуссия 1923–1924 годов. Впоследствии эта сталинская провокация стоила жизни тысячам честных революционеров.
Но — звоните, колокола! Все, кто не поддерживал Сталина, — троцкисты.
И все документы против генсека — троцкистские…
Эта абсурдная кампания клеветы не так уж абсурдна. Без нее — как объяснить гибель ленинского костяка партии?
Тут уж не скажешь — левая рука не ведает, что творит правая. Очень даже ведает. А в утешение реабилитированным можно отмечать их юбилейные даты.
К восьмидесятилетию (1963) и девяностолетию Антонова-Овсеенко (1973) одна-две газеты откликнулись заметками, с непременным упоминанием его «троцкистского» прошлого. Соратники революционера пытались организовать вечера воспоминаний в Музее революции, в Доме Советской армии, но их «не поняли» — ни в Москве, ни в Ленинграде, ни в Киеве. В центральном Доме литераторов предложение отметить девяностолетие писателя, критика, поэта Антонова-Овсеенко тоже отвергли с порога:
— Он из этих, «бывших», кажется?
— Антонов реабилитирован решением ЦК.
— А кто мне поручится, что завтра его не ре-реабилитируют? Как Федора Раскольникова, — возразило ответственное лицо…
Затем последовала еще одна серия клеветнических выступлений в печати.
Я состою в Обществе слепых, несколько лет читал там лекции о революционном пути отца. Последовал клеветнический донос, и мне запретили «популяризировать троцкиста»…
…Можете жаловаться!
И я попробовал. Написал пространное заявление председателю Комиссии партийного контроля (КПК). Я просил председателя, Арвида Яновича Пельше, проверить исполнение решения ЦК. И если оно еще не отменено, остановить травлю реабилитированного отца.
Через две недели помощник Пельше сообщил мне номер телефона инструктора КПК Петровой. Я выждал еще две недели (вопрос изучается). Позвонил и услышал:
— Н-н-нда!
Такое густое барственное н-н-нда… В нем чувствовалось пресыщение властью. И зернистой икрой.
— Я занималась вашим заявлением (в голосе Петровой этакое усталое снисхождение…). Дело вашего отца у меня на столе. Непонятно, чего вы хотите… Он вступил в партию в 1917 году, а до этого…
— Простите, мне придется вставить слово, для точной справки. В партию отец вступил в 1903 году. Это отражено в протоколах съездов, изданных при Ленине. Могу представить вам все материалы. Я ведь по профессии историк. Если вы меня примете лично…
— В этом нет никакой нужды. Вот тут у меня ваше дело. Какой же вы историк? В 1938 году вас исключили из института…
— Но меня вскоре восстановили. Через год я получил диплом.
— Этого не может быть, — вельможным тоном заключила Петрова.
— Прошу вас подождать минуту: я сообщу вам номер диплома…
— Не трудитесь. Я уже сказала, — дело у меня на столе.
— По-вашему выходит, что я мошенник, что я владею фальшивым дипломом? Так что ли?
— Я полагаю предмет разговора исчерпанным.
Петрова положила трубку.
Звоню помощнику Пельше.
— Я просил вас оградить имя отца от поношения, но ваш работник Петрова готова и меня заодно оклеветать.
Помощник весело рассмеялся…
Красноречивый ответ. Спасибо им, Пельше и его помощнику. И Петровой, бывшей помощнице незабвенного Шкирятова. Они помогли мне на шестом десятке лет понять то, что другим было ясно давно: честное имя революционера для парт сановников не значит ничего.