Попасть к нему на прием было почти невозможно. Это было еще труднее, чем приобрести без очереди дефицитный товар.
…Я родился в Москве, закончил здесь институт. В Москве меня арестовали. Теперь, согласно постановлению Совета Министров, имею право на жилье в столице.
Все это я изложил Пегову. И получил резиновый отказ.
Вспомнилась жизнь в Зоне Малой… Список есть, фамилия есть и птичка против фамилии проставлена. А сахару нету…
В ЦК мне обращаться не хотелось. После заполярных лагерей я прельстился югом, устроился в Гагре и оттуда написал в ЦК. Я просил сообщить хотя бы о месте захоронения отца. Ведь вот прах такого заплечных дел мастера, как Вышинский, покоится в Кремлевской стене…
Мне ответили, что установить обстоятельства гибели отца «не представляется возможным».
И моя память обогатилась еще одной формулой отказа.
В ту пору меня начали одолевать сны. Один сон был навеян историей средневековья.
…В древней Саксонии существовал обычай: преступник в знак искупления вины выплачивал родственникам убитого или ограбленного «покаянные деньги». Кроме того он устанавливал у дороги каменную глыбу. Они сохранились до наших дней, эти «камни покаяния», с изображением крестов или оружия.
Мне приснилась унылая дорога, пустынная, серая, с большими кучами мусора на обочине. Долго шел я по дороге, так долго, что начал уставать. Но надо идти — какая-то смутная цель звала меня вперед. Дороге не было конца, я уже отчаялся, и вот тогда передо мной возник большой серый дом, и в нем — люди в сером. Они молча повели меня на самый верх, к самому серому человеку. Мне сказали, что этот человек может все. Но у него можно попросить что-нибудь только один раз.
Я попросил убрать мусор у дороги и украсить ее деревьями и памятниками невинно погибшим.
«Сейчас не средние века», — ответило серое существо. Ответило авторитетно и внушительно. Я вздрогнул и проснулся.
Посмертная реабилитация проводилась без всякого плана. Особенно в начале. Случайные доброхоты составляли случайные списки погибших и уцелевших. Совсем иначе действовал убийца: у Сталина был план, он соблюдал очередность. И не боялся «огласки». При нем о некоторых «врагах народа» трубили на весь свет.
Реабилитация сталинских жертв велась в тайне. Вероятно, сказалась вполне естественная стыдливость руководителей. Тех, что участвовали в кампании истребления. Эту стыдливость они сохранили до наших дней. Даты убийства соратников Ленина, полководцев, ученых, писателей замалчиваются. Публикуя материалы о погибших, — это еще случается — издательства и редакции берут на веру справки МВД. Добросовестность этого учреждения общеизвестна. Оно выполнило команду — разбросать даты гибели сталинских жертв веером по 1935–1945 годам. А то уж очень скучная картина получается, в рамках трех лет: 1937–1939.
В принципе руководители не возражали против гласности. С соблюдением меры и такта. О Розе Люксембург и о Карле Либкнехте, об Эрнсте Тельмане писали — «злодейски убиты». О соратниках Ленина сообщали — «репрессированы». Просто, изящно. И не так пугающе. Партия, верная ленинской правде (еще одна устоявшаяся формула), реабилитировала тех, кого сочла удобным. Что, многие недовольны? Но ведь реабилитация не резиновая.
…Литературный герой Александра Дюма граф Монте-Кристо сумел вернуть себе воровски отнятую свободу, а потом — наказать клеветников и палачей.
Тем, кто недоволен благами реабилитации, можно посоветовать читать Дюма. Но реабилитированные его уже читали.
Многие старые коммунисты хотели работать, как прежде, на благо партии. Их не поняли. Один из реабилитированных, А.А. Медведев, будучи в ЦК, осмелился напомнить о судьбе Радищева. Заняв престол, Александр Первый привлек этого злейшего врага крепостничества, после шести лет тюрем и ссылки, к составлению новых законов.
Намек Медведева тоже не поняли.
Через несколько лет Медведев скончался. Проводить в последний путь революционера пришли многие. В Москву прибыли партийные руководители Удмуртии (там в годы гражданской войны сражался прославленный комдив). Правительство ГДР наградило Медведева посмертно за революционные заслуги орденом.
…Секретарь райкома, где покойный состоял на партийном учете, предупредил старых большевиков:
— Что, хотите устроить своему реабилитированному дружку пышные похороны? Не выйдет!
Райком отрядил на похороны доверенное лицо, партсекретаря ЖЭК, из самых добропорядочных сталинистов.
Первая надгробная речь. Короткая, скромная.