Диего был всего лишь призраком. Я до сих пор стараюсь вспомнить некий совместно прожитый момент, но этот человек неизменно представляется мне каким-то мимом на подмостках, стоящим безмолвно и отделённым от меня широким рвом. У меня на уме – как, впрочем, и в моей коллекции фотографий той зимы – сохранилось множество его снимков. На них он запечатлён как за работой в поле, так и в стенах дома, вечно занятым с другими людьми и никогда не находившим времени побыть рядом со мной, отдалённым и чужим человеком. Сблизиться с ним никак не представлялось возможным; между нами обоими словно образовалась молчаливая пропасть, и все мои попытки обменяться мыслями либо же выяснить, какие чувства питает ко мне молодой человек, неизменно разбивались о такую настойчивую линию поведения любимого, будто здесь его просто не было. Мужчина утверждал, что между нами уже всё сказано, что, если мы и поженились, то исключительно по любви, и вообще он не понимал, отчего теперь возникала необходимость заново копаться и в без того очевидном. Поначалу меня, конечно же, оскорбляло его упорное молчание, хотя позже я поняла, что подобным образом молодой человек вёл себя со всеми, за исключением, пожалуй, племянников. Весёлым и ласковым он мог быть лишь с детьми, возможно, как и я, он желал иметь ребятишек, и всё же мы каждый месяц по-прежнему обманывались в собственных ожиданиях. Мы не говорили и о потомстве, ведь оно являлось лишь очередной из многих тем, так или иначе связанных с человеческим телом либо с любовью, чего ввиду стыдливости мы никогда не затрагивали в наших беседах. Лишь в нескольких случаях я пыталась сказать, как бы мне хотелось его нежностей и ласк, однако на это мужчина сразу же словно бы внутренне напрягался. По мнению молодого человека, приличной женщине не следовало возбуждать в себе плотские желания и тем более открыто о них говорить. В очень скором времени его недомолвки, мой стыд и наша общая гордость возвели между нами настоящую китайскую стену. Всё что угодно могло дать повод к разговору о происходившем за закрытой дверью. Однако ж имея такую свекровь, почти что небесное создание наподобие ангела, Сюзанну, с которой настоящей дружбы у меня никогда не было, Аделу, кому едва исполнилось шестнадцать лет, и находившуюся слишком далеко отсюда Нивею, я не осмелилась бы выразить таковые желания на бумаге. Мы с Диего продолжали заниматься любовью – надо же как-то назвать наше взаимное времяпрепровождение – в основном, по вечерам, но всегда словно бы в первый раз. Как ни странно, совместная жизнь нас нисколько не сблизила, хотя это напрягало только меня, а вот ему же, напротив, было очень комфортно, что, впрочем, полностью соответствовало действительности. Мы ничего не обсуждали и обращались друг с другом натянуто вежливо, хотя я бы предпочла нашей хитрой игре в молчанку уже не раз объявленную войну. Муж всячески избегал возможностей побыть со мной наедине; вечерами тот засиживался за партиями в карты до тех пор, пока я, побеждённая усталостью, не отправлялась спать; по утрам же выскакивал из кровати, как только пропоёт петух и вёл себя так вплоть до воскресений, когда остальные члены семьи вставали позже, и даже тогда он отыскивал предлоги, чтобы как можно раньше выйти из дома. Я же, напротив, жила, невольно подчиняясь состояниям его души. Так, я часто забегала вперёд, чтобы только угодить ему буквально по каждой мелочи, сама делала всё возможное, дабы привлечь к себе человека и обеспечить ему практически жизнь-сказку; в груди начинало бешено скакать сердце, стоило мне лишь услышать шаги любимого или звук его голоса. Я не уставала подробно его разглядывать, мужчина казался мне столь же красивым, как и герои сказок; лёжа в кровати, я щупала его широкую и сильную спину, стараясь не разбудить человека, гладила его волосы, обрамляющие голову густой и волнистой шевелюрой, его мышцы ног и шеи. Мне нравился запах мужского пота, смешанный с запахами земли и лошади, когда тот возвращался с поля, а также аромат английского мыла, что исходил от любимого после душа. Я зарывала лицо в одежду, чтобы только вдохнуть благоухание этого мужчины, раз уж никак не осмеливалась проделать подобное, приближаясь к телу. Теперь, по прошествии немалого времени и с обретённой за последние годы свободой, я понимаю, до чего же тогда я унижалась из-за любви. Я оставила в стороне всё – как собственную личность, так и свою работу, чтобы только и мечтать о рае домашнего очага, который, кстати сказать, всегда был мне не по душе.
Пока на дворе стояла затянувшаяся и праздная зима, семья была вынуждена как следует напрягать своё воображение, таким способом борясь с непреходящей в здешних местах скукой. Все эти люди обладали хорошим музыкальным слухом, сами играли далеко не на одном инструменте, и поэтому по вечерам, как правило, устраивали концерты-экспромты. Сюзанна по обыкновению услаждала наш взор, появившись завёрнутой в тунику из местами порванного вельвета, с турецким тюрбаном на голове и с подведёнными углём глазами, ставшими вмиг более чёрными, чем всегда. Выйдя, девушка начинала красиво петь своим хриплым голосом цыганки. Донья Эльвира и Адела организовали уроки шитья для женщин, а также старались поддерживать деятельность небольшой школы. Но лишь детям жильцов, что располагались в непосредственной от неё близости, удавалось противостоять погодным условиям и приходить на занятия. На них все ежедневно молились Богородице, делая это по-зимнему, что привлекало больше взрослых и детей, потому как по окончании служб здесь всех угощали горячим шоколадом и тортом. Сюзанне пришла в голову мысль поставить театральную пьесу и таким способом отметить приближающийся конец века. Согласившись, мы целые недели без устали писали либретто и разучивали собственные роли, одновременно готовя декорации в одной из житниц, а также занимались пошивом маскарадных костюмов и бесконечно репетировали произведение. Его темой, разумеется, мы решили взять предсказуемую аллегорию, демонстрирующую пороки и невезения прошлого, подорванные раскалённым лезвием науки, технологией и прогрессом двадцатого века. Помимо театральных постановок мы устраивали конкурсы по пристрелке словами из имеющихся в словаре, всякого рода чемпионаты, начиная с шахмат и оканчивая производством марионеток и постройками из фарфоровых палочек целых деревень, но, несмотря на данные занятия, у нас вечно оставалась куча времени. Я предложила Нивее стать моей помощницей в своей фотографической мастерской, а также мы с ней тайком обменивалась книгами – я одалживала те, что мне присылали из Сантьяго, а она снабжала меня таинственными романами, которые я и пожирала один за другим с неимоверной страстью. Со временем я стала прекрасно разбираться в детективах и практически всегда угадывала личность убийцы, ещё не дойдя и до восьмидесятой страницы. Репертуар был весьма ограничен и, как бы мы ни старались продлить чтение, книги заканчивались на удивление быстро. Тогда мы с Аделой начинали играть, обмениваясь историями, либо выдумывали друг для друга сложнейшие преступления и сами же их решали. «О чём вы обе там всё шепчетесь?», - часто спрашивала нас моя свекровь. «Да ни о чём, мама, мы сейчас как раз планируем злодейское убийство», - возражала Адела с невинной улыбкой кролика. И донья Эльвира смеялась, не в силах даже предположить, до чего определённым был только что данный её дочерью ответ.
Эдуардо, будучи первенцем, должен был наследовать всю собственность по смерти отца, но тот предпочёл объединиться с братом, чтобы в дальнейшем совместно ею распоряжаться. Я питала симпатию к своему деверю, это был нежный и игривый человек, который вечно со мной шутил или же приносил небольшие подарки – полупрозрачные агаты из русла реки, скромное ожерелье из запасов мапуче, полевые цветы, популярный журнал мод, что сам выписывал у местных жителей. Таким способом он лишь пытался как-то сгладить безразличие своего брата по отношению ко мне, ставшее очевидным каждому члену нашей семьи. Как правило, тот брал меня за руку и, проявляя беспокойство, спрашивал, хорошо ли я себя чувствовала, может, что-то нужно. А, бывало, что временами и интересовался, скучала ли я по бабушке, и не надоело ли мне в Калефý. Сюзанна, напротив, вечно охваченная пассивностью одалиски, если не сказать ленью, бóльшую часть времени не обращала на меня никакого внимания и вела себя дерзко, каждый раз стараясь как можно быстрее от меня убежать, даже, порой, не дав договорить. Пышная, с золотистого цвета кожей лица и большими тёмными глазами, девушка была настоящей красавицей, но что-то мне слабо верится, что она в полной мере осознавала собственную красоту. Ведь та, за исключением, пожалуй, семьи, прежде ни перед кем не наряжалась, а, стало быть, не придавала особого значения своим нарядам, и, порой, непричёсанной, проводила день, завернувшись лишь в надеваемый после сна халат и в тапочках на овчинном меху, вечно дремлющая и печальная. Иной раз бывало и наоборот, эта девушка появлялась на людях, вся сияя, точно арабская принцесса, с длинными тёмными волосами, уложенными в пучок, перехваченный гребешками из черепашьего панциря, и надев золотое ожерелье, подчёркивающее идеальные очертания её шеи.