Иван Радович, единственный врач, кому доверяла Паулина дель Валье, полностью одобрял подобные меры. Было хорошо вновь увидеть старого друга – ведь истинной дружбе нипочём ни время, ни расстояние, ни безмолвие, как любил говорить этот человек – и, посмеиваясь, я должна признаться, что в моей памяти он неизменно появлялся с чертами лица Чингисхана. «А дело-то всё в славянских скулах», - охотно объяснял мне доктор. Во внешности этого человека до сих пор присутствовал едва уловимый намёк на татарского вождя, хотя со временем общение с лежащими в больнице для бедных пациентами, где этот доктор и работал, несколько смягчило его нрав. Вдобавок, в Чили мужчина смотрелся не столь экзотично, как то было бы в Англии; здесь он мог бы сойти за арауканского военачальника, разве что сам выглядел немного чище и выше ростом. Это был молчаливый человек, который с жадным вниманием слушал даже беспрерывное пустословие Аделы, кто сразу же в него влюбилась, и, привыкшая к поведению родного отца по отношению к ней самой, прибегла к тому же методу, чтобы обольстить Ивана Радовича. К несчастью молодой девушки, доктор воспринимал её как невинную и изящную маленькую деточку, и в любом случае она в его глазах была маленькой деточкой и только. Обескураживающее бескультурье Аделы вкупе с беззастенчивостью, с которыми она утверждала самые чудовищные глупости, нисколько его не беспокоили; я же считаю, что таким способом молодой человек лишь развлекался, хотя простодушный восторг кокетки подчас вводил его в краску. Доктор вызывал к себе доверие, отчего мне было легко говорить с ним на те темы, которых я крайне редко касалась, беседуя с другими людьми, боясь им наскучить. К таковым, например, относилось моё увлечение фотографией. А его она интересовала, потому как сам занимался медициной вот уже несколько лет в Европе и в Соединённых Штатах. Молодой доктор попросил меня научить его пользоваться фотоаппаратом, чтобы иметь возможность вести запись своих операций, а также наблюдаемых у пациентов видимых симптомов, чтобы в дальнейшем разбавлять иллюстрациями свои конференции и занятия.
Вот под этим предлогом мы и отправились навестить дона Хуана Риберо, однако ж, нашли его мастерскую закрытой и с вывеской «продаётся». Соседний парикмахер нам пояснил, что учитель перестал работать, потому как у человека развилась катаракта на обоих глазах, но, тем не менее, дал нам адрес, по которому мы и пошли с ним повидаться. Мастер жил в одном из зданий на улице Монашенок, которое, надо сказать, знавало и лучшие времена. Теперь же оно представляло собой устаревшую, с изредка встречающимися в ней призраками постройку. Некая служащая провела нас через несколько сообщающихся между собой комнат, покрытых коврами от пола до потолка, на которых висели многочисленные фотографии Риберо. Так мы дошли до гостиной, обставленной старинной, из красного дерева, мебелью и обитыми плюшем шатающимися креслами. Нигде не было зажжённых ламп, отчего нам потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к скудному освещению, и только затем мы еле различили сидевшего с котом на коленях у окна учителя, в которое всё ещё проникали последние отблески уходящего вечера. Пожилой человек встал и уверенно подошёл ближе, чтобы поприветствовать нас; ничто в походке мастера не выдавало его слепоты.
- Сеньорита дель Валье! Простите, теперь вы сеньора Домингес, так ведь? – воскликнул он, протягивая ко мне обе руки.
- Аврора, учитель, всё та же Аврора, - возразила я, обнимая его. Практически сразу я представила наставнику доктора Радовича и рассказала о желании последнего научиться хорошо фотографировать, что в медицинских целях доктору было крайне необходимо.
- Я уже не могу ничему научить, друг мой. Небо наказало меня по самому больному месту, оно лишило меня зрения. Только представьте себе слепого фотографа, какая ирония!
- Вы ничего не видите, учитель? – несколько обеспокоенная, спросила я.
- Глазами я уже ничего не вижу, однако ж, всё ещё смотрю на этот мир. Скажите же мне, Аврора, изменились ли вы? И как выглядите теперь? Самый ясный образ, что сохранился о вас у меня, это девчушка тринадцати лет, стоявшая строго перед дверью моей мастерской, и упрямая, точно мул.
- Я и сейчас всё та же, дон Хуан, робкая, глуповатая и упорная.
- Нет, нет же, скажите мне, например, как вы причёсаны и какого цвета ваш наряд.
- Сеньора одета в белое, практически невесомое, платье с кружевной отделкой. Правда, я не знаю, из какой оно ткани, потому что совершенно в них не разбираюсь, а её талию подчёркивает жёлтый пояс в цвет банта на шляпе. Я вас уверяю, она выглядит настоящей красавицей, - сказал Радович.
- Вы уж так меня не стыдите, доктор, я вас умоляю, - прервала я его.
- Вот у сеньоры и зарделись щёчки… - добавил молодой человек, и оба одновременно рассмеялись.
Учитель позвонил в колокольчик, и практически сразу к нам вошла служанка, принеся по чашке кофе. Мы все вместе очень занимательно провели время, разговаривая о новой технике и фотоаппаратах, что вовсю используются в других странах, и о том, до чего ушла вперёд научная фотография, - казалось, дон Хуан Риберо по-прежнему был в курсе всех текущих событий.
- Аврора обладает как силой и сосредоточенностью, так и терпением - эти качества как раз и требуются каждому художнику. Вдобавок, я полагаю, что то же самое нужно и хорошему врачу, вы со мной согласны, правда же? Попросите её показать вам свою работу, доктор, она – девушка скромная, и никогда этого не сделает, если вы сами не будете настаивать, - намекнул учитель Ивану Радовичу, когда мы уже прощались.
И через несколько дней случай всё это осуществить подвернулся сам по себе. Моя бабушка проснулась на рассвете с ужаснейшими болями в животе, снять которые не удалось даже привычными успокоительными средствами. Нам только и оставалось, что позвать Радовича, кто незамедлительно и прибыл. Осмотрев пациентку, он прописал ей сильную по своему действию смесь на основе опиума. Мы оставили больную отдыхать в кровати, а сами вышли из комнаты, и уже за дверью врач мне объяснил, что в этом случае речь идёт об очередной опухоли. Все понимали, что больная уже слишком стара и вряд ли выдержит повторную операцию и, скорее всего, не перенесёт анестезию; в данном случае оставалось лишь стараться контролировать боль и всячески помогать бедной женщине, чтобы та спокойно умерла. Я лишь хотела знать, сколько времени осталось жить моей бабушке, однако ж, определить подобное оказалось нелегко, потому что, несмотря на возраст, она всё ещё была женщиной сильной, а опухоль росла крайне медленно. «Готовьтесь, Аврора, ведь летальный исход может наступить буквально через несколько месяцев», - сказал тогда врач. Услышав такое, я просто не могла не заплакать. Сколько себя помню, Паулина дель Валье была единственной моей опорой в этом мире, уйди она, как я сразу же окажусь в какой-то неопределённости, и тот факт, что Диего считался моим мужем, не только не облегчал моё ощущение полного краха, а, скорее, напротив, лишь увеличивал его. Радович передал мне её носовой платок и на какое-то время онемел сам, не глядя на меня и смущённый моим же плачем. Я заставила его пообещать предупредить меня своевременно, чтобы я смогла приехать сюда из деревни и побыть вместе с бабушкой в её последние минуты жизни.
Опиум оказал на больную своё действие, отчего она быстро успокоилась; когда бабушка уже спала, я проводила Ивана Радовича к выходу. В дверях он спросил, можно ли ему остаться ещё на немного, потому как у него в запасе есть целый свободный час, а на улице теперь невыносимо жарко. Адела проспала всю сиесту, а Фредерик Вильямс отправился поплавать в клуб, отчего огромный дом на улице Армии Освободителей казался застывшим кораблём. Я предложила доктору стакан оршада, после чего мы расположились на веранде, украшенной папоротниками и клетками с птицами.
- Посвистите, доктор Радович, - намекнула я ему.
- Что значит посвистите? И зачем это?
- Согласно индейскому поверью свистом можно призвать ветер. А нам крайне необходимо дуновение свежего ветерка, чтобы хоть немного облегчить жару.
- Я-то свистну, а вот вы, тем временем, принесите-ка мне свои фотографии, а? Мне бы очень хотелось на них взглянуть.
Я сходила за несколькими коробками, села рядом с доктором и попыталась объяснить ему свою работу. Первым делом я показала несколько фотографий, отснятых в Европе ещё тогда, когда меня более интересовала эстетическая сторона процесса, нежели содержание самих снимков. А затем мы перешли к платиновым оттискам, запечатлевшим на века виды Сантьяго, а также индейцев и жильцов поместья. Снимки семьи Домингес мы просматривали под самый конец. Он вглядывался в фотографии столь же внимательно, как и осматривал мою бабушку, время от времени спрашивая то одно, то другое. Особенно доктор задержал свой взгляд на фотографиях семьи Диего.
- А кто вот эта красивая женщина? – захотел узнать молодой человек.