Отметина, неумолимо простирающаяся сразу во все стороны по брусчатке улицы, есть не что иное, как кровь Тао Чьена. Прошло чуть больше двух лет, как я официально живу вместе с Фредериком Вильямсом, однако ж с каждым разом я всё сильнее проникаюсь и дорожу своими взаимоотношениями с Иваном Радовичем, без которого уже не представлялось возможным постичь свою судьбу. Именно в этот период моей жизни снова и совершенно неожиданно появилась моя бабушка по материнской линии, Элиза Соммерс. Она вернулась такой же, какой и была, окутанная прежним сладким, с нотками ванили, ароматом – различного рода нужда или же забвение, казалось, обошли её стороной. Я узнала бабушку с первого взгляда, хотя уже прошло семнадцать лет с тех пор, как женщина была вынуждена оставить меня в доме Паулины дель Валье. За эти годы я не видела её даже на фотографии, а имя её в моём присутствии произносили крайне редко. Образ бабушки пребывал до того нечётким и вдобавок опутанным различными обстоятельствами моих смутных воспоминаний, отчего практически не изменился. Когда же она реально возникла на пороге двери нашего дома с чемоданом в руке, то мне на миг показалось, что мы распрощались только вчера, а всё случившееся за эти годы представлялось мне какой-то иллюзией. Единственное новшество заключалось в том, что бабушка как бы уменьшилась в росте, нежели я когда-то себе помнила, хотя подобный эффект произошёл скорее потому, что и я за годы разлуки с ней успела значительно подрасти. Ведь в последний раз, когда мы жили вместе, я ещё была пятилетней соплячкой и смотрела на бабушку снизу вверх. Между тем она оставалась столь же смелой, как настоящий адмирал, с теми же молодым лицом и строгой причёской, хотя волосы чуть заметнее были раскиданы прядями по голове. Женщина по-прежнему носила то же самое жемчужное ожерелье, которое лично я видела на ней всегда, и которое, а я теперь точно это знаю, не снимала, даже когда ложилась спать. На самом деле ей обо всём не переставал рассказывать Северо дель Валье, кто в это время поддерживал связь с моей бабушкой, но продолжал молчать, потому что рассказывать о себе та ему не разрешала. Элиза Соммерс клятвенно обещала Паулине дель Валье, что никогда впредь не предпримет попыток каким-либо образом связаться с внучкой, что, впрочем, и выполняла неукоснительно, пока смерть женщины не освободила её от собственного же обещания.
Когда Северо написал моей бабушке, чтобы рассказать о случившемся, та немедля упаковала вещи, заперла свой дом, как не раз поступала подобным образом и ранее, и села на корабль до Чили. Оставшись вдовой в 1885 году, ещё будучи в Сан-Франциско, она решила отправиться в продолжительное странствование до Китая, везя в Гонконг для захоронения забальзамированное тело своего мужа. Тао Чьен бóльшую часть жизни провёл в Калифорнии и был одним из немногочисленных, кто добился-таки американского гражданства. И всё же он постоянно заявлял о своём желании, заключавшемся в том, чтобы его кости были погребены именно на китайской земле, ведь только так душа точно не затеряется в необъятности вселенной и непременно найдёт дверь на небо. И даже такой предусмотрительности оказалось недостаточно, поскольку я уверена, что призрак моего уникального деда до сих пор присутствует в нашем мире где только захочет, ведь, пожалуй, и не найдётся иного объяснения такому моему чувству, будто дедушка находится где-то рядом, а точнее по-прежнему окружает меня собою. И это далеко не одно воображение, бабушка Элиза подтверждала мне его присутствие и другими доказательствами, например, знакомым запахом моря, временами окутывавшим меня саму, а также голосом, шепчущим единственное волшебное слово – моё имя на китайском языке.