- Да брось ты это жеманство, мой мальчик, посмотри же в какой дряни мы все сидим! – воскликнула Паулина, чуть ли не умирая от смеха, смотря на выражение лица своего племянника.
Этим же самым вечером женщина отвела его в кондитерскую Элизы Соммерс. Сан-Франциско поистине ослепил Северо, ещё когда тот вглядывался в его берега с борта судна: светящийся огнями город оказался расположенным в окружении зелёного пейзажа холмистой местности, плотно покрытой растущими деревьями, что спускались с них волнообразно вплоть до самого края бухты, где ничто не нарушало спокойствие вод. Издалека эта земля казалась суровой, со своей испанской планировкой улиц, параллельных и пересекающих друг друга; вблизи же взору открывались совершенно неожиданные прелести города. Привыкший к сонливому виду порта Вальпараисо, где, собственно, и вырос, юноша никак не мог отойти от потрясения, что вызвало в нём безумие выстроенных в различных стилях домов и прочих зданий, роскоши и нищеты. Здесь царил сплошной беспорядок, словно всё выросло из ниоткуда, причём быстрыми темпами. Он увидел мёртвую, всю в мухах, лошадь прямо перед дверью некоего шикарного магазина, который то и дело предлагал скрипки и пианино. Среди шумного движения, что образовывали многочисленные животные и экипажи, пробивала себе дорогу настоящая толпа космополитов. И кого здесь только не было: американцы, испанцы, французы, ирландцы, итальянцы, немцы, даже попадались какие-то индейцы и, рабы в прошлом, ныне свободные негры, но всё же вечно отвергнутые и нищие. Все они бродили по Чайна-тауну и в мгновение ока оказывались в деревне, населённой небожителями, как здесь называли китайцев, которых кучер, пробираясь в фиакре до Площади собрания, поминутно отгонял щёлканьем кнута. Повозка приостановилась у некоего, в викторианском стиле, дома, довольно простого по сравнению с нелепостью лепных украшений, рельефов и круглых окон с узорами, что всё вместе, как правило, можно было наблюдать в этих краях.
- Вот это и есть чайный салон сеньоры Соммерс, единственный на всю округу, - пояснила Паулина. – Ты можешь выпить кофе, где пожелаешь, однако ж, за чашкой чая необходимо прийти именно сюда. Янки-американцы презирают этот благородный напиток ещё со времен имевшей место в XVIII веке войны за независимость, которая началась тогда, когда в Бостоне повстанцы изъяли весь чай у англичан.
- Но с этого события прошло не более века, так ведь?
- Ты уже видишь, Северо, какой глупостью может обернуться патриотизм.
И вовсе не чай был причиной частых визитов Паулины в этот салон; скорее, женщина посещала его из-за находящейся здесь же знаменитой кондитерской Элизы Соммерс, где всё внутри пропиталось восхитительным ароматом сахара и ванили. В доме, одном из многих, что привечает приезжих англичан на их первое время пребывания в Сан-Франциско, с подробным руководством к его сборке, точно сам он являлся некой игрушкой, было всего лишь два этажа, оканчивающихся башней, которая придавала всему зданию вид деревенской церкви. На первом этаже было решено объединить две комнаты и таким способом расширить столовую, где находилось несколько стульев на витых ножках и пять круглых столиков, убранных белыми скатертями. На втором этаже продавали целыми коробками конфеты, приготовленные вручную из лучшего бельгийского шоколада, марципаны из миндаля, а также различные виды привезённых из Чили креольских сладостей, самых любимых Паулины дель Валье. Гостей обслуживали две нанятые мексиканки с длинными косами, в белых передниках и накрахмаленных чепчиках, которые действовали, подчиняясь едва заметным указаниям сеньоры Соммерс, чьё присутствие было практически не видно, особенно на фоне энергичного поведения самой Паулины. Приталенный наряд с пышной короткой юбкой так и шёл первой девушке, и он же лишь увеличивал размеры второй; вдобавок Паулина дель Валье совершенно не экономила на тканях, бахроме, помпонах и всевозможной плиссировке. В этот день сама женщина предстала обществу, нарядившись, подобно пчелиной матке, во всё жёлто-чёрное с головы до ног, и даже надела лифчик в полоску и шляпу, оканчивающуюся перьями. И представляла собой некое полосатое создание. Привлекая к собственной персоне, женщине удалось завладеть вниманием всего салона. И более того, складывалось такое впечатление, что весь воздух здесь был лишь для одной Паулины, и стоило совершить какое-то движение, как начинали звенеть чашки и постанывать хлипкие деревянные стены. Увидев её входящей в помещение, служанки тут же побежали заменить один из изящных стульев из тростника на кресло покрепче, в котором дама изящно и расположилась. Она двигалась крайне осторожно, придерживаясь следующего мнения, а именно: ничто так не портит дело как спешка; и ещё избегала старческих возмущений, никогда, будучи в обществе, не переставала скрывать одышку, кашель, поскрипывание суставов либо усталых вздохов, несмотря на ощущение, что собственные ноги вот-вот её добьют. «Я вовсе не хочу, чтобы у меня был голос упитанной дамы», - любила говорить эта женщина, и ежедневно делала полоскание смешанным с мёдом лимонным соком, чтобы как можно долее сохранить тонкий голосок. Элиза Соммерс, миниатюрная и прямая, точно сабля, была одета в темно-синюю юбку и блузку цвета дыни, застёгивающуюся лишь на манжетах и воротнике, сверху же в качестве единственного украшения скромно лежало жемчужное ожерелье – словом, весь наряд удачно подчёркивал молодость девушки. Она говорила на подпорченном испанском языке за неимением практики, временами переходя на английский язык с британским акцентом, и могла в пределах одной фразы прыгать с одного языка на другой, как то разрешала себе Паулина.