В феврале 1811 года А. Г. Венецианов представил в Совет Академии художеств увеличенный вариант этого „живописного собственного портрета“ (хранится в ГРМ) и был по нему „определен в назначенные“, то есть получил первое академическое звание.
Кон. 1810-х—нач. 1820-х гг. Дерево, масло. 30x23,5. Гос. Третьяковская галерея.
Приобретен в 1946 г. у В. П. Ваулина.
В конце 1810-х годов, когда Венецианов жил в имении родственников жены в Ржевском уезде, а потом в купленном им Сафонкове Вышневолоцкого уезда, он писал много портретов членов соседних помещичьих семей, особенно Стромиловых и Милюковых и их родственников князей Путятиных. Самый поэтичный из них — портрет юной Путятиной (в замужестве Поздеевой).
Среди других произведений Венецианова эта небольшая картина выделяется живописностью. Необычная основа — дерево — усиливает цветность краски и плотность ее сплава (правда, техника эта оказалась непрочной, и в красочном слое встречаются осыпи). На мягком, в целом однородном зеленом фоне пейзажа лишь со слабой розовеющей полоской вечерней зари эффектно выделяется смелое и благородное цветовое трехзвучие: алая шаль, укутывающая колени, серебристо - белое платье и легкая косынка цвета голубиного крыла. Скупые прикосновения кисти заставляют искорками вспыхивать сережки и тускло светиться золотой перстень с хризопразом и жемчугами. Прелестное в своей простоте лицо с мечтательными, широко расставленными серыми глазами, большим чистым лбом, мягким девичьим ртом, написано так слитно, что, кажется, обладает какой-то фарфоровой хрупкостью. Легкая асимметрия черт, усиленная черепаховым гребнем в волосах, как будто клонящим головку вправо, делает девичий облик еще более трогательным.
Словарь атрибутов и мотивов — пейзажный фон с тонкой рябинкой, жемчужно-лиловый розан в кусте боярышника, книга на коленях, задумчивая поза — как будто позаимствован из сенти-менталистских женских портретов Боровиковского, но поэтика „Путятиной“ уже принадлежит другому периоду русской культуры. Венецианов, создавая новый тип „усадебного портрета“, скромного и непритязательного, отказывался от приукрашенности моделей, от демонстративной чувствительности, от классицистических, сентименталистских и романтических канонов красоты. „Ничто так не опасно, как поправка натуры“,— твердил он своим ученикам. Своим долгом художник почитал писать, как он сам говорил, „a la натура“, и в портретах 1810-х—начала 1820-х годов уже можно увидеть явственные признаки венециановского „раннего реализма“. Поэтому поэтика Венецианова оказывается ближе не к поздним работам Боровиковского или современным ему произведениям Кипренского, а к новому, наступающему этапу в русской литературе. Глядя на портрет Путятиной, трудно отделаться от мысли, что перед нами тип барышни, столь любимый Пушкиным и так занимавший его: „... что за прелесть эти уездные барышни! Воспитанные на чистом воздухе, в тени своих садовых яблонь, они знание света и жизни почерпают из книжек. Уединение, свобода и чтение рано в них развивают чувства и страсти, неизвестные нашим рассеянным красавицам“ („Барышня-крестьянка“). Вспомним и пушкинские строки о его Музе из „Евгения Онегина“:
1818. Холст, масло. 62,6x48,3. Гос. Третьяковская галерея.
Приобретен П. М. Третьяковым в 1880 г. у Е. Селивановской.
По сообщению Н. Рамазанова, первого биографа художника, „в 1818 году Тропининым был написан, в Москве же, портрет Николая Михайловича Карамзина, для Семена Иоанникиевича Селивановского“[134] известного московского книгопродавца и владельца типографии. Желание издателя заказать портрет именно в этом году понятно — только что вышли в свет первые восемь томов с таким нетерпением ожидаемой всей мыслящей Россией „Истории Государства Российского“.
134
Цит. по: