Из-за отъезда Самойловой в 1840 году художник не успел завершить картину. После смерти Брюллова графиня писала его брату: „...мой неоконченный портрет... я сохраню тщательно, как реликвию от моего дорогого и оплакиваемого Бришки, которого я так любила и которым я так восхищалась, как одним из величайших когда-либо существовавших гениев“[152].
1840. Холст, масло. 80x66,4. Гос. Третьяковская галерея.
Был у Струговщикова, затем в собрании Д. Е. Бернадаки, в 1871 г. приобретен П. М. Третьяковым у В. А. Дюбюка.
В портрете своего друга, поэта и переводчика Гете и Шиллера, тонкого знатока искусства А. Н. Струговщикова (1808—1878) художник создал образ человека, живущего прежде всего интенсивной жизнью духа и интеллекта. В это время Струговщиков собирался начать издание „Художественной газеты“, увлеченно переводил „Фауста“ (его перевод высоко оценил Белинский).
Великолепная живопись портрета утверждает ценность сложной, глубокой творческой натуры, красоту мысли. Мягкая, теплая, золотисто-коричневая колористическая гамма драматизируется красным цветом сафьянового кресла — прием, характерный для Брюллова, умевшего использовать эмоциональный эффект красного цвета без банальности и ложной патетики. Многогранность характеристики раскрывается в позе Струговщикова, оторвавшегося от книги и устало откинувшегося на спинку кресла, в нервности изящных кистей рук и в том состоянии погруженности в свои думы, о котором красноречиво говорит обращенный внутрь себя взгляд. Сочетание внешнего покоя и внутренней напряженности, отрешенности, даже с оттенком разочарованности, и высоких дум, противопоставление физического и духовного начал, с явным торжеством последнего,— отличия позднего романтизма, к лучшим достижениям которого принадлежит этот портрет кисти Брюллова. Эстетизированный здесь мотив размышления созвучен оценке умонастроения русского общества, данной в 1842 году А. И. Герценом: „Отличительная черта нашей эпохи есть grübeln [раздумывать, размышлять]. Мы не хотим шага сделать, не выразумев его, мы беспрестанно останавливаемся, как Гамлет, и думаем, думаем... Некогда действовать; мы пережёвываем беспрерывно прошедшее и настоящее, все случившееся с нами и с другими,— ищем оправданий, объяснений, доискиваемся мысли, истины“.
1848. Картон, масло. 64,1x54. Гос. Третьяковская галерея.
Поступил в 1925 г. из Румянцевского музея, ранее в собрании Ф. И. Прянишникова.
В апреле 1848 года на исходе тяжелой семимесячной болезни, едва начав вставать с постели, Брюллов по сделанным предварительно рисункам за два часа с каким-то лихорадочным вдохновением написал этот портрет. Друзья упросили его не дотрагиваться больше до картины. Просвечивающий под тонким слоем краски золотисто-рыжий подмалевок объединяет глухой черный цвет одежды и звонкий, горячечно-красный любимого сафьянового кресла художника. Интенсивность цветового созвучия подчеркивает бледность исхудавшей руки с обозначившимися жилками вен и лица, черты которого словно истаяли в жару болезни, впали щеки, обострился нос, наморщен лоб, сдвинулись брови, прерывисто дыхание приоткрытого рта. Глубоко запавшие глаза с горечью, тревожно вглядываются в отражение в зеркале, как будто мастер понял, что его жизненные и творческие силы не неиссякаемы, как будто перед ним открылась тщетность и суетность славы. Жить Брюллову тогда оставалось не более четырех лет, и последние годы были окрашены в драматические тона и личными невзгодами, и болезнями, и разочарованиями. Он говорил: „мою жизнь можно уподобить свече, которую жгли с двух концов и посередине держали калеными щипцами“[153]. Но если бы содержание „Автопортрета“ ограничивалось лишь усталостью и фатализмом, то вряд ли он сразу приобрел бы такую популярность — ему посвящали стихи поэты, высоко ставили даже эстетические противники Брюллова, а исследователи наших дней считали его „исповедью сына века“ и „подлинной жемчужиной“[154]. Да, перед нами человек, перенесший страдания, но это прежде всего — творец, Художник, бесценный дарованным ему талантом. Бессильна, но картинно красива поза, измождена, но артистична рука, создавшая столько прекрасных произведений, в художественном беспорядке вьются пряди золотистых волос, лежащая на лице печать пережитого — это отголоски страстей богатой творческой натуры. Но самое главное — свободна, предельно раскованна живопись, каждый быстрый, по видимости небрежно наспех брошенный мазок одушевлен покоряющей маэстрией. Тяжелые переживания вдохновили художника на создание прекрасного творения, где в романтическом противоречивом единстве сплелись темы искусства и трагизма жизни. Знаменующий собой эстетическую и духовную завершенность целой эпохи, „Автопортрет“ Брюллова стал последним значительным произведением портретной живописи позднего русского романтизма.
152
Цит. по кн.: