— Букашки, листочки, цветочки. Я еще хотела жука! Глянцевого, с блестящими глазками!
— Увы, «охота» на сегодня закончена. Жуки могут отдыхать. А больному придется опереться на вашу руку, доктор. Умилительная картинка — заботливая дочь ведет парализованного отца.
— Ну, на отца вы не тянете. Держитесь крепче. — Анна положила его руку на свое плечо. — Хотя по весу — вполне. Жаль все же, что я не прихватила подругу. Она у меня силачка.
Глава 7
У Мишеля Тисо был старенький «ситроен» с клаксоном. Он часто возил Анну по окрестностям, учил обращаться с фотоаппаратом, выбирать натуру. Конечно же, это были не уроки, а свидания, лишь слегка закамуфлированные под обучение. Все чаще сквозь чинное общение прорывалась безалаберная эйфория влюбленности.
Они ходили на «охоту» каждую неделю, гуляли по городу и с шиком, клаксоня кидавшимся врассыпную гусям, гоняли по проселочным дорогам. Они уже знали друг о друге почти все. Мишель приехал в Брюссель из Остенде еще до немецкой оккупации, после того, как похоронил погибших в автокатастрофе родителей. Продал унаследованную от отца фотомастерскую и перебрался в столицу, хотя имел высшее юридическое образование.
— Я решил, что абсолютный неудачник. — Руки Мишеля неподвижно лежали на руле. Автомобиль ждал зеленого сигнала светофора у железнодорожного переезда. — Девушка, которую я считал своей невестой, укатила на каникулы в Филадельфию, дабы стажироваться на кинооператора. И вышла там замуж за своего учителя. Я немного поколебался, не впасть ли в черную меланхолию… — И он глянул на Анну уголком глаза и улыбнулся, как бы приглашая додумать финал самой.
— Но в меланхолию не впал, выбрал роль шутника и насмешника. Вроде как бы перестал принимать жизнь всерьез. Попробовал плыть по течению и относиться ко всему невозмутимо, — подхватила рассказ Анна, уже знавшая, как часто совпадают их поступки и мысли. — Я тоже осталась одна в большой профессорской квартире. Мама умерла, когда мне было пять. Отец — германист, профессор истории в университете, был великолепен! Этакий римлянин с чеканным профилем и командорской осанкой. Думаю, немало женщин мечтало стать моей мачехой. Но жениться отец не спешил. Он решился вступить в новый брак, лишь когда я уже кончала гимназию. Майя Розеншпиль — специалист по римскому праву — прелесть! Строгие очки в золотой оправе и невероятная смешливость. Мы подружились, у нас даже появились от главы семейства маленькие женские секреты — новые платья в шкафу, любовные дамские романы. Она так здорово смеялась, эта рыжая Майя… Но она была еврейкой, а в 1939 году оказалось, что быть еврейкой при нацистах категорически не следует. Отца пригласили читать лекции в Аргентину. И супруги уехали, оставив меня здесь до окончания университета.
— Завидное легкомыслие в рядах мыслящей интеллигенции, — нахмурился Мишель, направив автомобиль под взлетевший шлагбаум.
— Почему-то мы не думали, что все это так серьезно, — помрачнела Анна. — Я получила диплом доктора медицины и вместо того, чтобы умчать в Аргентину, осталась дома. Подвернулась интересная работа. Тот самый обольстительный профессор химии, читавший курс в университете, пригласил бывшую ученицу-отличницу в свою научную лабораторию. Там занимались исследованиями раковых опухолей. Представляешь? Да это мечта всякого медика — найти средство от рака!
— К тому же кумир был рядом. — Мишель припарковал автомобиль у тихого сквера и повернулся к Анне, изучая ее лицо насмешливым взглядом. — Но студенческая влюбленность не переросла в любовь…
— Эх… Не успела. Не успела перерасти. Анри был женат, имел двух сыновей… Несколько торопливых гостиничных свиданий, оставляющих горечь и стыд, — вот и весь мой роман. А тоска! Господи, какая была тоска… — Анна все еще старалась выдержать шутливый тон, но в серых глазах блеснули слезы незабытой обиды. И она отвернулась к окну.
— За романтическими кудрями Анри Дебера скрывался мелочный и трусливый буржуа. История вечная, как Эмма Бовари. — Он осторожно взял ее руку.
— Верно! Я перечитала роман Флобера и решила последовать примеру героини — отравиться от глобального разочарования.
— Дурочка моя! Ты выбрала яд… — Он сжал ее пальцы.
Анна смахнула слезы рукавом плаща и рассмеялась:
— Очень придирчиво выбирала, оценивая симптомы. Но богатое воображение помешало — я слишком хорошо представляла, как в больнице станут спасать несчастную дуру, прочищая желудок сифонной клизмой… Немного поколебалась — не стать ли легкомысленной прожигательницей ненужной совсем жизни? Но в результате первых попыток прожигания впала в серую меланхолию. Такую привязчивую, как зубная боль. Она отравляла все вокруг, как осколок чертова зеркала, попавший в глаз андерсеновскому Каю.