Вера вздрогнула, уронив с колен диктофон. Заливался соловьем, сбив воспоминания, маленький, но такой наглый мобильник.
В трубке прозвучал встревоженный девичий голос:
— Алло, ты меня слышишь?
— Привет, заяц!
— Ты как там? Не простудилась? Тебя не сбил велосипедист? Честно?
— Все прекрасно! Отдыхаю, гуляю, рисую. Деньги зарабатываю.
— Ты вообще-то сейчас где? Голос какой-то таинственный.
— Как — где? Ну не в больнице же. По месту работы. Размечталась немного. Здесь такая ночь!
— Фу, слава Богу! Я жутко волновалась. Ты ж у меня как маленькая. Честное слово, иногда кажется, что я старше. Правда, ничего плохого?
— Плохого — ничего. Скорее хорошее.
— Влюбилась?
— У тебя одно на уме. Я поняла, что хочу и могу интересно работать. И вообще… В голове ветер перемен.
— Значит, сочиняешь. Ладно, я обожаю, когда ты в творческом экстазе. Даже не замечаешь, что я на мороз выхожу без головного убора, а загораю без бюстгальтера.
— Впадаю в творческий транс. Само собой — «подсела на иглу». В Москве придется худеть.
— Понятно, чипсовая диета. С завтрашнего дня перейдешь на горячие обеды! Забыла, что у тебя гастрит?
— Никакого гастрита. Здорова, молода, полна сил. Сегодня чуть не купила на блошинке гранатовый браслет. Точно тот — купринский. Дорогой. Но потом пожадничала. Ведь нам придется снимать квартиру.
— Ты всегда экономила на себе, чтобы ни в чем мне не отказывать. Чтобы я выросла вот такая длинная, умная и бодрая. Теперь будет по-другому. У меня с сентября отличный контракт в Москве! Пожалуйста, купи тот браслет. Вообще — не очень-то надрывайся с заработком. Теперь главный финансист у нас в семье — я! Как только приеду в Москву, сниму квартирку — маленькую, уютную-преуютную. У самого метро. И буду тебя ждать. Испеку торт с орехами.
— Лучше свари борщ. Хочу горячего борща. С чесноком и «Бородинским» хлебом.
— Ну, ясненько, сидишь голодная. Чтобы каждый день ела суп! Обещаешь? Проверю. Вообще скажу Феликсу, чтобы он тебя одну больше никуда не пускал.
— Феликсу ничего говорить не надо. Совсем. Ладно?
— Поняла… В принципе — согласна.
— Ты мне очень, очень нужна, заяц… Я жутко соскучилась.
— А уж как я! Маленький мой, чудесный мамульчик.
— Все! Целую-целую-целую…
Вера чмокнула мобильник, загрузила рот чипсами и, включив диктофон, объявила:
— Домбай. Давным-давно. Жуткая история… Дело в том, что Маргошка Вишнякова оказалась вовсе не таким образцом добродетели, как полагали мои родители, наставляя: «Слушайся Риточку!» В самолете выяснилось, что Ритка вообще махнула в Домбай из-за своего хахаля…
Отель «Вираж» тонул в искрящихся сугробах и заснеженных елках. Справа и слева от него стояли такие же домики с большими деревянными террасами. Интерес представлял лишь левый домик «Русская изба», в котором проживали интуристы, в том числе группа гэдээрошных немцев под предводительством волновавшего Маргошку гида. Вот они высыпали на солнышко — четырнадцать подопечных Риткиного кавалера и он сам — рослый, широкоплечий, без головного убора, с отливавшими золотом есенинскими волосами. Развернулся, устремив к «Виражу» ищущий взгляд, где под песни Челентано, несущиеся из магнитолы, отдыхали на широкой веранде две чувихи: импозантная Марго и ее нестоящая описания подружка. Подружка рисовала в школьном альбоме что-то с натуры. Марго курила, завершая лирическое признание.
— Вот и вся моя тайна, Верунчик. Жуткая лавстори. Только бы не залететь! Тьфу-тьфу! Если бы не Майкл — парилась бы я тут! Махнула бы лучше в Гагры. Там наш турлагерь открылся.
— Я-то вообще лыжи не очень. У меня щиколотки слабые. А снег и в Москве надоел. Платьице хочется натянуть легонькое и туфельки… Вот такое. — Я показала завершенный рисунок. На листке плескалось море, и под пальмами лежали в шезлонгах две девицы в мини — высокая и мелковатая.
— Тебе как раз активный отдых показан, — отшвырнула Марго мой рисунок. — Засиделась по библиотекам, девушка. На золотую медаль тянешь. Так и в доктора наук в двадцать пять можно загреметь. Вот ужас-то! Пожизненное научное заключение.
— Если честно, меня наука мало колышет.
— Ты ж по живописи с детсада отличалась. Уж лучше бы шуровала в этом направлении. По крайней мере приятное вращение в кругу художественного бомонда, да и клиентуру можно солидную поиметь. Если, конечно, как Глазунов, руку на портретах набить.
— Не поступать в статистический институт, как решили предки? Рисовать? Да это для них… уфф…