— … Эй! Чего замигал? — Вера потрясла диктофон. — Не вздумай портиться. Впереди самое интересное.
Сменив батарейки, она с минуту молчала, сосредоточившись. Первое, что услышал диктофон, был глубокий вздох, предвосхищавший печальное повествование.
— В тот вечер Ритка вырядилась как на показательное выступление и умчалась к своему Штирлицу — у его группы намечался прощальный ужин в ресторане. Потом завертелась метель, погас свет. Стало совсем тихо, а метель завыла еще сильнее. Укрывшись с головой одеялом, я думала о Марго с Майклом и тех, кто остался вдвоем в темноте. Что они делают сейчас? Наверное, танцуют при свечах и целуются втихаря, думала я, чтобы уцепиться за кончик ускользающей от меня в кромешную тьму реальности. А в ней, как на проявляющейся пленке, снова всплывал залитый солнцем майский день и двое под щедрым цветением дикой розы. Двое, предназначенные друг для друга. И вдруг… Шаги! Кто-то остановился у моей двери…
Но не испугалась замершая под одеялом девчонка, потому что была уже там, в далеком весеннем лесу, — шальная, святая и грешная возлюбленная. Дверь тихо открылась, и вместе с опьяняющим парфюмерным букетом талого снега и хвойной свежести кто-то вошел. Сел на коврик у кровати, прижал голову к моим ногам… К ударам моего пустившегося вскачь сердца присоединился шепот, как шелест листьев к перестуку дождя:
— Прости, прости… завтра я должен уехать. Я обязательно найду тебя.
Его рука сдернула одеяло с моего свернувшегося калачиком тела, а губы… Господи! Губы прильнули к щиколотке! До чего ж они были горячие. Ожог. Это был ожог. Пятой степени — когда во всем существе не остается ни единой капельки здравого смысла…
Я вскрикнула, испугавшись своих ощущений.
— Рита? Это ты? — Он слегка отстранился.
— Да… — ответила я немного удивившись, что он не назвал меня Анной.
Когда он коснулся моих губ, я знала, что он целовал Анну и что мы наконец нашли друг друга после долгой, очень долгой разлуки… Он ушел затемно. Я никогда больше не видела своего первого мужчину. Но твердо знала — именно его буду искать всю жизнь, пытаясь узнать в каждом новом увлечении. Заведомо осознавая ошибку и предчувствуя разочарование. Кстати, увлечений было совсем немного. К Рите Майкл не вернулся. Свою дочку я назвала Машей.
Машка — мое счастье. Да, идиотские истории бывают Великими.
Глава 10
Загородный ресторанчик в пригороде Брюсселя на берегу озера в то лето 1944-го выглядел почти так же, как и сегодня. Деревянная терраса над водой, столики на открытой веранде и на траве. А вокруг — мирный комариный вечер. Закатное солнце заливало окрестности идиллическим бронзовым светом. Анна и Мишель, одетые празднично, стояли у парапета, глядя на тихую воду.
— Озеро покрылось бронзовой чешуей. И все вокруг словно отлито из тепла и милосердия. Это твой любимый цвет — прощальный и торжественный. Наполненный верой и обещанием счастья. Если изъясняться высоким стилем. — Мишель щелкнул аппаратом.
— Именно! Очень-очень высоким! В эти часы на меня находит что-то такое… Такое огромное, важное. Я могу запеть, читать стихи или просто разреветься. Словно прикасаюсь к чему-то самому главному. Как в церкви. Вот сейчас — смотри… — Она раскинула руки и зажмурилась. — Море любви, и мы в нем… Все едино, и все — любовь. Чувствуешь, чувствуешь, как щекочет в носу?… Я смешная?
— Ты — чудесная, живая, настоящая, — обняв ее, зашептал Мишель в пахнущую ландышем шею, в шелковистые теплые волосы. — Я тоже хочу быть таким. Но получается редко. Только я знаю наверняка: есть мгновения, когда мы можем, нет, должны быть, обязательно должны быть до конца честными. Честными в своей любви к миру. Ведь он так предан нам и так беззащитен.
— Беззащитен… Как эта чудесная шоколадница, что доверчиво сидит у твоей руки. Будто знает, что эта рука не убьет ее — хрупкую, беззащитную. Все по-настоящему прекрасное беззащитно. Перед пошлостью, ложью, злобой. — Мишель подставил лицо солнечным лучам и величественно забронзовел.
— Все краски мира беззащитны перед чернотой. Все живое — эти камыши, бабочки, травинки — беззащитно перед разрушением. — Анна встала рядом. — Но ведь тьма отступает, когда приходит солнце. И краски вновь загораются. Господи, сколько же Ты подарил нам красок! А какой цвет больше всего любишь ты, мастер остановившегося мгновения?
— Пожалуй… все оттенки между черным и белым. Как на фотографиях. Они пробуждают фантазию и тоску по цвету. Поэтому всегда немного печальны и задумчивы. Их огромное множество, но это и есть правда. Понимаешь, девочка моя… Нет абсолютно белого и абсолютно черного цвета. Как нет абсолютного добра и зла. — Он притянул ее к себе.