— И еще сказал ему: «Попридержи душу в пятках, если она у тебя есть». Он показал ему фото. Такое, как в резной рамке. Фото Анны!
Я видел, видел сам! Я вижу хорошо. Зачем я вижу хорошо?! Зачем я не родился слепым? Зачем я вообще родился?
Достав из ящичка пистолет, Мишель положил его в карман. Его глаза смотрели прямо сквозь белую муть, мчащуюся в свете фар.
А губы шептали:
— Мы все приходим на свет, чтобы уйти. Но умоляю, не забирай ее сейчас, Господи!
…Ему казалось, что он сошел с ума. Картина мира — привычная, добротная — разлетелась на куски, образуя хаос. И вдруг все прояснилось. Множество разрозненных деталей — фактов, догадок, слухов, как осколки мозаики, сложились в единое целое. Родная партия — та, которой он присягал в верности всей своей кровью, которая руководила его поступками и помыслами, была его честью и совестью, — открыла свое подлинное лицо. Кровожадная фурия, пожирающая своих детей.
Часы показывали ровно семь, когда «ситроен» Мишеля приблизился к роковому повороту. Через двадцать минут по указанию дьявольского режиссера здесь должна произойти трагедия. Мишель припарковался под прикрытием ельника. Машину не будет видно для того, кто примчится с другой стороны. Для мотоциклиста-убийцы…
— Жди нас здесь, — сказал Мишель Полю и взялся за ручку дверцы.
Тут он увидел идущую по другой стороне шоссе женщину. Знакомое пальто, белый берет на светлых волосах! Она шагает против ветра, прикрывая лицо от метели деревенским пуховым платком. Черные ботики с кнопочками — Анна! Сам Бог прислал ее сюда раньше. Прислал, чтобы спасти! Мишель бросился навстречу, но успел сделать лишь пару шагов. Из-за поворота выскочил мотоциклист, промчался мимо Анны и мгновенно исчез. Маленькая фигурка осталась лежать на припорошенном снегом асфальте.
— Анна, Анна, я здесь! — кричал Мишель, подбегая к ней. — Я с тобой, с тобой, маленькая моя…
Опустившись на колени, он приподнял ее голову. Мокрые от снега волосы закрывали лицо. Мишель отстранил их, вглядываясь в любимые черты. Веки приподнялись, и невыразимое счастье брызнуло из потемневших глаз.
— Ты… Наконец-то!.. Я шла на станцию… Это письмо тебе. — Она разжала руку, уронив конверт. Бумага разбухла от крови. Кровь пропитывала и снег, и деревенский платок. — Теперь все будет хорошо… Только не выпускай меня. Не выпускай никогда… Миша…
— Быстро уходи! Уходи к своим, я приказываю! — крикнул Мишель застывшему рядом Полю. Подняв Анну, он понес ее к машине. — Здесь должна быть больница! Тебя спасут, тебя непременно спасут, девочка…
Окровавленный конверт, оставшийся на дороге, старательно забеливал снег…
— Больница была уже не нужна. Анна не дышала. — Вера с трудом вынырнула из тяжкой мглы своего видения.
Глеб молча выпил стакан вина и долго молчал, обхватив руками голову. Заговорил он глухим, блеклым голосом:
— Михаил поехал к Николаю Гавриловичу. С мертвой Анной на заднем сиденье. Ему уже нечего было бояться. Ему нечего было терять…
— Он торопился уйти. Уйти к ней, — тихо произнесла Вера.
…Николай Гаврилович, он же — Жако Буссен, в шелковом халате и удобных меховых шлепанцах, слушал по радио джаз и выпивал в одиночестве свой любимый коньяк. Мирный отдых уставшего буржуа, если бы не поминутное поглядывание на часы и опасный блеск в бегающих глазах. Когда стрелки показали 7 часов 30 минут, раздался наконец долгожданный звонок.
Мсье Буссен сорвал трубку:
— Что? Ну что, говори скорей, черт побери! Все получилось? Сделка состоялась?
— Еще как! Порядок. Точно по расписанию, — прозвучал в трубке спокойный голос.
— Уверен? Смотри, если… — все еще нервничал Жако Буссен.
— В таких делах я не ошибаюсь. Гонорар получил. Мы в расчете, шеф. Имейте меня в виду, когда загуляет следующая куколка.
Николай Гаврилович бросил на рычаг трубку, брезгливо отер о халат руку, снова опустился в кресло, прислушался. Ждать пришлось недолго. В тишину квартиры ворвался звонок.
Николай Гаврилович не спеша вышел в переднюю и вскоре вернулся в комнату с Мишелем. Несколько секунд мужчины смотрели друг на друга молча. Пистолет Мишеля был направлен в грудь резидента.
— А как, как я должен был поступить? — вспыхнул поддельной яростью Николай Гаврилович. — Вернер пытался завербовать ее! Я что, должен был ждать, пока немцы возьмут ее и заставят работать на своих? А это значит — погубить тебя и всю сеть! Да, жестоко! Жестоко! А разве мы играем в невинные игры? Война — гнусная и кровавая штука. — Он налил коньяк в две рюмки. — Выпей и успокойся, Миша. Да опусти пушку, дружище! И подумай, чего ты бесишься? Она же немка! Сколько наших баб и детей уничтожили ее родственнички, ты прикинул? Мы живем по законам военного времени: зуб за зуб, кровь за кровь! Я действовал ради великих целей. Я защищаю мир, Родину, добро! Я в ответе за наше дело!