Ну, например, сын Мэри после окончания школы послонялся месяц по родному Стокгольму и укатил в Австралию. Родители обнаружили это через два месяца, получив от сына красочную открытку с надписью: «С приветом из Сиднея». Следующая открытка пришла через год. Правда, это была уже не открытка, а фотография. На ней был изображен заросший, бородатый Стив с большегубой негритянкой. В этот раз открытка называлась: «Моя жена Сара ждет ребенка». Когда Мэри это все рассказывала, она уже не улыбалась; правда, и слезами горючими не обливалась. Но если вдуматься – ребенок пропал на два месяца, и никто не заметил. Даже если ребенок уже великовозрастный. Все равно как-то не по-нашему. Это ж можно было сразу сойти с ума. А Мэри не сошла:
– Я думала, он у друга живет.
– А не звонил-то почему?
– Значит, не хотел.
– А ты-то почему ему не звонила?!
– Я не могу давить на ребенка. Это вторжение в его личную жизнь.
– Мрак, – подытожил Марк Евгеньевич, – не по-людски, и с невестой не познакомил, и женщина другой расы. Кто ж у них родился-то? А в гости съездить, проверить, есть ли у молодых что поесть?
– Не приглашал ни разу. Кто родился, еще не написал. Наверное, пока никто не родился. Думаю, уж этой-то радостью с родителями он обязательно поделится! Это у нас принято. Открытку уж точно пришлет.
– Ты же мать! – не выдержала Кира Владимировна. – Вот у нас, когда Федор женился, я каждый вечер что-нибудь приготовлю и к ним бегом. Кто его знает, чем она его там кормит?! Она ж не в курсе, что он любит. А тут я – то с картошечкой жареной, то с пирогом рыбным. Все в одеяло заверну, чтоб по дороге не остыло, и бегом через весь Невский.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Марк Евгеньевич. – Вот это по-нашему. Ну и как же, все ли у ваших в порядке?
– А не знаю. Как-то прибежала, невестка в дверях мое одеяло взяла и говорит: «Вы больше не ходите, я сама тоже готовить умею», – и хлоп дверью передо мной. Я, правда, на следующий день опять пришла. А она дверь не открывает. «Отдайте хотя бы одеяло, – кричу, – им папа ноги укрывает!»
– И что?
– Не открыла. Ну что ты тут скажешь?! Вот уже четыре месяца, как не общаемся. Я ж как лучше хотела.
Нина Павловна заметила, что разговор немного отошел от прекрасного, и все стало как-то скатываться в бытовуху.
Ей, конечно, тоже охота было рассказать, и как от мужа убежала, и ребенка бросила. А потом, после того как любовник на ней не женился, в клинику нервных болезней попала. И как потом долго из этого состояния выходила. Пока не поняла, что не может мужчина быть главным в жизни, это не может быть целью. Было, было, что рассказать, и поделиться иногда просто даже было нужно. Всегда все держать в себе – это было непросто. Но нет, никогда. Это все было давно и возврата к этому не было. И потом, ей сразу представилось, что посыплются же вопросы: «Ну и где же ваш муж, а сын? А что же любовник-то? И как его после этого земля носит!» – на которые она и сама не знала ответов, и, главное, здесь, в созданном ею клубе, речи должны вестись о другом, о возвышенном. По молчаливой договоренности никто и никогда не рассказывал о себе.
И Мэри же была приглашена, чтобы еще больше культуры добавить в их новую, одухотворенную жизнь! Вот тебе и гостья иностранная. Они же ее звали про музеи иностранные послушать, манерам заморским поучиться. Да и вообще, как-то приятно сказать, что твоя подруга в Стокгольме живет!
Нет, все-таки оказалось, что новым друзьям Нины Павловны про сына с невесткой интереснее, чем про архитектуру. Нина Павловна предложила пластинку Лещенко послушать, чтобы вернуть собравшихся к эстетике. Но настрой был утрачен. Пластинку вроде слушали, но не сидели, мечтательно закрыв глаза, а интересовались, что в Швеции на обед едят.
Короче, еле дождалась Нина Павловна, когда Мэри убралась, наконец, восвояси, ждать следующую открытку от Стива с надписью: «Мой чернокожий сын пошел в школу!»
Провожали Мэри всей командой. Каждый принес на память какой-нибудь сувенир. Было сказано много хороших слов на прощание. Кира Владимировна пустила слезу, да и Марк Евгеньевич шмыгал носом. Мэри, как всегда, улыбалась. Видимо, она уже не умела по-другому. Эта улыбка прилипла к ней намертво. Без нее и на улицу не выйти, и в ванну не лечь. Нине Павловне вся эта сцена была неприятна. Она банально ревновала. Ну кто это все придумал? Кто их познакомил? Кто объявление в газету дал? Кто, в конце концов, из своей собственной квартиры салон устроил? И вот, понимаешь, приехала, весь ритм сбила, и все ей еще и в любви признаются. И почему люди такие неблагодарные?! Внешне Нина Павловна старалась свое разочарование не выказывать. На шею Мэри не бросалась, но улыбалась мило и приглашала заезжать, в случае, если в Австралию не позовут.