- Ну что же, думаю вечер вторника и среды самые удобные для меня, - заявил полицмейстер.
- Ваше высокородие, не будете ли так любезны, выдать мне аванс за работу. Права неловко об этом просить, но дела мои идут не лучшим образом и к следующей неделе я должен погасить долг по квартире.
- Конечно, я понимаю, - сочувствуя, высказался Николай Петрович. - Василий, приготовит нужную сумму. Но сначала я должен убедиться, что портрет полностью удовлетворяет моим желаниям.
Встав из-за стола, Николай Петрович прошёл за мольберт и ахнул от удивления. Ещё не готовый портрет поразил его до глубины души, и он несколько минут смотрел на полотно.
- Ну же, Василий! Поспеши и принеси Павлу Сергеевичу причитающийся аванс, - и, подтолкнув старика к выходу, чуть не повалил его с ног. - Прошу прощения за Василия, но лучшей обслуги в городе не найти.
Бедный Василий чуть не ударился головой о дверной косяк, но удержался на ногах и прошёл в другую комнату. Теперь Павел понял, почему у старого слуги такой печальный и утомлённый взгляд, пожалел его, но поделать ничего не мог и лишь высказался:
- Напротив, мне кажется, Ваш слуга очень исполнителен и учтив.
Вскоре вернулся дворовый с конвертом. Павел Сергеевич охотно принял оплату и настоятельно рекомендовал не трогать оставленные мольберт с накрытым холстом. Преисполненный чувством гордости Воронцов покинул дом полицмейстера. Мрачные мысли о будущем покинули его и он решил в этот поздний вечер прогуляться по губернскому городу. Лишь только вернувшись в мансарду, Павел вспомнил о тёмном госте и попытался найти оставленную им палитру. Но палитры так и не нашлось, в итоге художник решил, что она вернулась к хозяину.
В понедельник Воронцов уладил дела с хозяином дома, который уже собирался позвать квартального. Но Иван Иванович передумал, как только увидел блестящие рубли. Дальше Павел устроил себе небольшой праздник, отобедав в так называемом французском стиле - hautecuisine[1]. Оденцов встретил его после и устроил встречу с интересными людьми в кружке “посвящённых”, как они себя называли. “Посвящённые” обсуждали различные проблемы: наболевший крестьянский вопрос, Крымскую войну, и в целом внешнюю политику. Эти беседы были интересны, но далеки для увлечённого искусством Воронцова. В итоге, время прошло быстро, и он опять оказался у порога чиновничьего дома. На этот раз двери ему открыла юная девушка в сероватых “парочке”[2]. Она была немного обеспокоена, но учтиво пригласила Воронцова:
- Прошу пройти. Николай Петрович вскоре освободится.
По дому раздался громкий голос разгневанного хозяина. Его высокородие ругался на одного из дворовых слуг и получал моментальное наказание, в виде ударов и затрещин. Пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, Павел спросил молодую девушку.
- А позвольте узнать, где же Василий? Он будет нужен мне для создания небольшой детали в комнате Николая Петровича, присаживаясь уже в знакомые кресла, закончил художник.
- Боюсь, Василий Степанович не сможет сегодня помочь. Видите ли, он слёг по болезни и сейчас находится в крайне тяжёлом состоянии, - добавила опечаленная служанка.
- Действительно, жаль. Но позвольте узнать, что же подкосило ещё совсем недавно здорового человека? Может быть, я чем-то смогу помочь?
- Увы, Вы ничего не сможете, - девушка недолго посмотрела на лестничный пролёт, откуда доносились вскрики и неожиданно продолжила. - У меня к Вам просьба, не спрашивайте о Василии при господине. Боюсь он не переживёт ещё одной “встряски”.
Оставшись ненадолго наедине, Павел осознал, портрет какого деспотичного человека должен будет дописать в ближайшее время. Его вдруг посетило желание всё бросить и уйти, но он не мог этого сделать. Мысли наполнил гнев, и он вдруг вспомнил о недавнем тёмном госте. «Быть может, я поступлю правильно и буду обрекать души людей заслуживающих этого, - думал про себя художник. - Что если провидение даёт мне шанс искоренять зло пусть даже таким дьявольским образом». Но размышления прервали, и юная служанка пригласила его в кабинет к Николаю Петровичу.
- Ах, здравствуйте! - начал первым полицмейстер. - Признаюсь, я позволил себе ещё раз взглянуть на портрет. В связи с этим у меня к вам предложение. Не могли бы вы убрать излишней округлости в лице, сделать меня немного моложе.
- Да, конечно! Думаю, это вполне возможно, - отвечал Павел, а про себя думал: «Пять минут назад издевался над дворовым, а теперь спокойно думает о внешнем виде. Боже!»