Надеюсь, у Вас все более стабильно, чем у меня. Жаль, по разным причинам, в том числе и по семейным, не приехал. Но постараюсь все-таки найти время.
Времени ужасно мало. Предстоит работа над третьей частью диалогов из времени Ивана Грозного. И если преодолею, откажусь от иных тем ради немецкой. Давно задумано, пора браться за дело. Тем более, столько лет я искал название, и только теперь нашел. А название — это в значительной степени — эстетика вещи.
Переданные мне «Мемориалом» материалы[63] производят двойственное впечатление. Как будто смотришь в разрытую могилу. Но с другой стороны, я не предполагал, что мой отец такой мужественный человек. Борьба в лагере, попытка вооруженного побега, попытка уйти за границу. Две ошибки в его биографии. Наверно, он сам их и придумал. Он родился в Уланове под Львовом, но скрыл (сумел скрыть), поскольку Уланов была заграница — возможно, потому. И происхождение. Он не был бедного происхождения. Дед владел конюшнями в Уланове, а потом и в Бердичеве. А все остальное... Мне известны теперь фамилии непосредственных убийц: Филиппов, Кузьменков и Соколов. Хорошие сведения.
Привет Вашим дочерям и их семьям. Москва, наверно, несмотря ни на что, осенью красивая. Золотые бульвары. Я понимаю, ситуация трудная. Но и в Германии она очень тяжелая.
Все тенденции, о которых я говорил много раз, усиливаются. Имел бы возможность материальную, уехал бы во Францию.
Будьте здоровы.
Ф. Гор.
P. S. Передаю Вам экземпляр моей курьезной книги «Чок-чок»[64].
10.1.93
Paris
Дорогой Лазарь.
Пишу из Парижа. Красными чернилами. Другой ручки в месте моего обитания не нашел.
Написал Вам письмо в ночь с 31 на 1, но не знаю, все ли там стройно изложил.
Во-первых, не хотелось бы более, чтоб мои книги участвовали во всевозможных сомнительных мероприятиях букеровского типа[65]. Разумеется, никаких дел с самими букерами иметь не хочу.
Во-вторых, в «Знамени» надо бы у них повесть забрать[66], раз они не хотят или, колеблясь, не знают, публиковать ли. Кстати, они хотели публиковать материалы о деле моего отца. Я не уверен, поступил ли правильно, дав согласие на публикацию. Мне теперь кажется, что дело это интимное, разрытая родительская могила. Зачем делать ее публичной.
Кацевой[67] я при нашем посещении редакции оставил подборку нацистских газет. По-моему, они их так и не использовали. А мне они пригодятся. Не может ли она Вам их вернуть. (Надеюсь, хоть не выбросила.) В прессе («Москов. новости», «Лит. газ.» и т. д.) по-прежнему господствует дезинформация о Германии. Издательство «Фишер» публикует в апреле сборник о современном нацизме. По их заказу я тоже написал небольшое эссе[68] в этот сборник. Постараюсь его Вам передать, может, и в России эссе встретит интерес.
Надо бы у «Текста»[69] выяснить их намерение. Я их видел во Франкфурте, на ярмарке. Они как-то вертят. Если не хотят, пусть откажутся. Издатель найдется в России или в Нью-Йорке, где готов набор «Дрезденских»[70]. Я уже, по-моему, писал Вам, что с февраля наверно буду жить в Замке Беттины фон Арним (70 км от Берлина). До 30 июня. Это, по всей видимости, хорошо, однако создает и организационные трудности. Надеюсь с ними справиться. В принципе, подобные трудности легче преодолеть, чем те, что преследовали меня долгие годы.
Вот и в Париже сейчас трудности. Сегодня выходной. А с понедельника до среды каждый день расписан. Сплошные возни с журналистами ведущих газет и журналов, радио и, возможно, теле. А также в театрах. В Луи Барро — театре на Елисейских — репетиции инсценировки «Искупления». Большой театр «Одеон» хочет со мной встретиться для предварительного разговора. Со 2 февраля по 6 февраля я опять должен быть в Париже на премьере. Сил бы и здоровья для всего этого. И для труда, разумеется. «Грозный» меня совершенно замучил. С 87 года я изучал материал. С 91 года пишу. Мне кажется, нужно еще полгода, чтоб дойти до конца. Вчерне. Потом несколько месяцев обработки. Потом печатание, что тоже работа творческая. С Жанной[71]. Жанна сейчас в Берлине. На полгода. Потом поедет в Россию. Потом, через несколько месяцев, опять приедет на полгода. Так поживем вначале, потом видно будет. Может, цикл Достоевского[72] все-таки оправдается и в моем случае. Трудно понять, когда я выберусь в Россию. Хоть меня там более или менее знают (даже вахтер Русского посольства в Париже, куда я позвонил по делу, знает, кто я. «Это писатель Горенштейн?»), хоть меня и знают, но господствует по-прежнему элита 60-тых, отечественная и заграничная. Ряд газет (прежде всего «Литературка», но и «Независимая», где на культуре сидит зять Шатрова[73]), их редакции к моим книгам в целом недружественны. По сути, публикуюсь я если не бесплатно, то почти бесплатно. А подходы к серьезным деньгам, фондам и т. д. по-прежнему у тех же, что и 20 лет назад. Поэтому делать мне в России особенно нечего. А если все же приеду, то тихо, мало с кем встречаясь. Так хотелось бы.
64
65
«Драматическая история разыгралась в связи с присуждением первой в нашей стране Букеровской премии: явными фаворитами были Людмила Петрушевская и Фридрих Горенштейн, однако премированным оказалось дебютное (любопытное, но не более того) произведение и в дальнейшем себя никак не проявившего литератора. Для Горенштейна это стало больше, чем ударом (к ударам судьбы он привык): это стало знаком того, что удача не замечает его и не заметит никогда» (Топоров В. Некролог Ф. Горенштейна // Известия. 2002. 12 марта).
66
По-видимому «Притча о богатом юноше», повесть написана в 1988 году, опубликована в «Дружбе народов» (1994, № 7).
67
68
«Михель, где брат твой Каин?» напечатано по-русски в журнале «Зеркало загадок» (1997, № 6).
69
В 1991—1993 годах издательство «Текст» готовило к изданию сборник Горенштейна «Ступени»; книгу не издали.
71
«Подательница сего письма, Жанна Тимофеева... Она аспирантка. Занималась синтаксисом Хлебникова. Несколько месяцев она была в Берлине. Передала мне из Малого Театра рецензии и письмо. Мы подружились» (письмо Горенштейна к Л. Лазареву от 21 сентября 1992-го).
72
«Бог, кажется, посылает мне “Анну Григорьевну Сниткину”» (письмо Горенштейна Л. Лазареву от 30 июля 1992-го).