глава вторая
Очередь телефонных звонков окатила Фила утренней холодной струёй со шланга. Он жестоко пожалел, что дал Виктории свой номер телефона. Она названивала без устали, потом тараторила без устали и приглашала к себе в гости, чтоб познакомиться поближе.
– Я занят. Перезвоню, когда смогу. Пока.
– Я буду звонить…. – не унималась она, но Фил уже бросил трубку и начал собираться к поездке за город. Статья сама себя не напишет.
Настроение было и так ни к черту, да ещё и эти звонки, плюс – мысль об учительнице на автобусной остановке. «Такое чувство, будто они все действительно сговорились против меня» – размышлял Фил, но украдкой поглядывал по сторонам, с надеждой вновь увидеть темно-карие большие глаза.
Утреннее весеннее солнце посылало свои нежные лучи, как бы в насмешку над ночной грозой. Все автобусные остановки роились лишь однотипными офисными планктонами, спешащими поскорее занять свои рабочие места.
За городом резко пахнуло свежескошенной травой и рекой. У Фила заложило уши и перехватило дыхание – такого он уже много лет не ощущал. Вдруг, совершенно неожиданно для самого себя, он вспомнил, что родом из поселка, из таких же мест, которые, за годы его жизни в городе, частично стерлись из памяти.
Дом художника Фил нашел ближе к вечеру, но это ничуть не огорчило его – чистый воздух подбавил сил, а раздражительность как-то ушла сама собой. Легкость движений и дыхания сначала удивили его, но вскоре приносили лишь удовольствие. Жилище находилось не далеко от леса, заметно держалось в стороне от остальных домов. Тропа показалась очень узкой и Фил оставил авто под цветущей вишней, на углу последнего, перед поворотом, дома.
Встречающиеся на пути, жители недоверчиво и с опаской поглядывали на него, как будто он подозревает их всех в неком преступлении и прибыл выяснить это. Но не их это вина – Фил просто не вписывался в колорит и обстановку деревенских улиц своим внешним видом, хотя лицо и движения начинали вспоминать родную атмосферу.
Застыв, на пороге двухэтажного дома-сруба, Фил не решался давать о себе знать. Дом тонул в тишине, будто морская раковина на приличном расстоянии. Журналист решил обойти дом и хорошенько осмотреться, с надеждой отыскать что-то интересное для статьи.
Задний двор весь зарос кустарниками малины. Прямо на тропинке лежала огромная длинная колода и преграждала путь к ним. Несколько бревен кучкой валялись в паре шагах от кустов, а в пне бездельничал свежезаточенный топор. Орудие колко блеснуло в закатном солнце, вернув Фила обратно, в реальный мир, ровно перерезав череду мыслей. Небо стало серым и рыхлым, тучи вернулись и настаивали на своем. Фил выдохнул облачко пара. Дождь его выводил из себя. Но вскоре заметил, что здесь этого не произошло и он прекрасно себя чувствует, хотя былые привычки продолжают подначивать на нервозность.
Порог дома порос мхом, перекидываясь на стены и дверь. Между влажными бревнами просматривались мелкие бурые грибы. С грибов Фил перевел взгляд на небо – оно, до неузнаваемости посерело, предвещая грозу, похлеще той, что была вчера.
Помедлив, Фил всё-таки постучал в дощатую дверь. Ответ, как и ожидалось, последовал не сразу. Внутри завязалась какая-то возня и дверь тихо и враждебно отворилась.
Как из барсучьей норы, выглянули два блестящих глаза и нос, затем показалась рыжая борода, представляя хозяина.
– Филипп… Я из газеты. – Фил сразу натянул на себя журналистскую фальшивую улыбку и принялся за свою работу. – Вы, я полагаю, художник Роджер?
Глаза невысокого бородача сверкнули в сторону заката и надвигающихся туч, после чего коснулись Фила с легкой ноткой печали и усталости.
– Заходи. Небо низко. – отрезал он и нырнул вглубь темного коридора, поправляя, затянутый на голове, зеленый узорчатый платок.
Журналист, уничтожив дурацкую улыбку, поспешил следом за художником. Мрачный коридор заставил его растеряться, но хозяин зажег свет в комнате и взглядом указал идти за ним. В дверном проёме остановился невысокий мужчина, немного ссутулившись. Он стоял босиком на деревянном полу и ждал, пока Фил его догонит. Художник был одет в затертые штаны, когда-то горчичного цвета, подкатанные на лодыжках, и серый плащ, который не застёгивался и свободно болтался на его голых плечах. В комнате этот плащ он сбросил и швырнул на диван. Художнику на вид было лет под сорок, но если бы не сутулость и спутанная борода – он выглядел на много моложе, что подтверждали живые, неопределенного цвета, глаза.