– Просто… – Джим помедлил, проведя пальцем по ручке кружки, – у нас многие ищут паззлы. Собирают, вешают в комнатах, повторными кусками обмениваются… У некоторых собраны все открытые комнаты, разумеется, кроме двадцать четвёртых кусков. И всё же до сих пор не заметно, чтобы кто-то из них стал ближе к тому, чтобы покинуть эти стены.
Арсений поднялся из-за стола.
– Посмотрим. Ничего не выйдет, тогда уже буду суетиться. И это, если ещё что надо… – закинул ремень сумки на плечо, – обращайтесь. В комнатах какого только хлама не валяется.
Темнело. Из-за заколоченных окон в коридорах особняка всегда был полумрак, а с наступлением вечера он сгущался до плотной темноты. На стенах зажигались тусклые светильники. Иногда, если совсем уж устать или ошалеть от потери крови, в этой темноте на поворотах мерещится туман. В форме человека или просто… без всякой формы.
В комнате привычно, едва он вошёл, вспыхнул свет. Так Кукловод здоровается, что ли?
В шкатулке у кровати обнаружился карманный фонарик. В другой шкатулке, на тумбочке, оказалась записка от Кукловода. Правда, распечатать её Арсений не успел.
– Ты провёл некоторое время, помогая Дженни. Она тебе, должно быть, доверяет, – послышалось из-под потолка. – Проберись ночью на кухню и оставь для неё эту записку.
– А, так вот для чего фонарик. Так-то я по комнатам ночью не хожу.
– Придётся сделать исключение. Да и потом… ночью здесь бывает куда интересней, чем при дневном свете…
Возникла пауза.
– У тебя нет выбора, Арсень, – насмешливо подытожил динамик.
Прежде чем он ещё что-то успел сказать, передатчик странно зашкворчал и смолк.
Заботливый, мать его…
Арсений кинул сумку в угол, стянул кроссовки и в одежде завалился на мятое кроватное покрывало. Уставился в потолок. От люстры, впрочем, тоже довольно тусклой, по балкам растекалась лужа света.
Депрессивный кадр. А что, вот в таком освещении фотографировать обитателей особняка после трудового дня. Фон слегка размыть, должно показать усталость и отрешённость. Тени на лице резче, особенно под веками, и с кровати перебинтованная рука свешивается. – Осознав, о чём думает, хмыкнул. – Да, да… Можно ещё ногу свесить… Ну, для пущей драматичности.
Зевнув, перевернулся на бок, перевёл взгляд на камеру. Мигание красной точки, да изредка меняет угол – «оглядывает» комнату.
– Фотоаппарат мой стащил, – пробормотал на английском. – Никакой совести.
Кукловод промолчал. Да и с чего всемогущему особнячному богу отвечать на бормотание какой-то там марионетки.
Он задремал и проспал полночь. В три разбудил Кукловод, деликатно напомнив, кто здесь имеет право дрыхнуть по ночам, а кому надо живо встать и метнуться на задание.
На кухне в этот час царила тишина: ночные «проходимцы» уже успокоились, до утренних было ещё далеко. В тёмных углах шуршали крысы, из крана капало. Капли глухо ударялись о раковину.
Пройдя испытание, Арсений положил записку на стол, придавив на всякий пожарный кувшином. Вышел, отчаянно зевая, прикрыл дверь, добрёл до прихожей, в дверях остановился. Прямо перед ним оказался туман. Он мягко переливался в слабом свете настенного светильника, вроде… силясь принять чёткие очертания. Видение продержалось секунды четыре – моргать не помогало, – потом исчезло.
– Вот ведь…
Зато сонливость как рукой сняло. На лестнице послышались чьи-то быстрые шаги. Обернувшись в ту сторону, Арсений увидел Джима. Доктор как раз преодолевал последние ступеньки. Увидел его, остановился, ухватившись за столбик перил.
– Я тебя искал в комнате… Казалось, ты не проходишь испытания ночью.
– Не проходил… – ответил Арсений несколько заторможено.
– Это потом. У меня срочная просьба…
Спустя пятнадцать секунд Арсений уже мчался в подвал. Саму Алису он видел от силы раза два и не знал, но с аппендицитом не шутят. Вроде он слышал что-то такое, про прорыв и перитонит… так и скопытиться можно было.
Джека на месте не оказалось, но Джим же сказал, что эфир должен быть где-то в подвале.
Ключевое слово здесь – где-то, – мелькнула злобная мысль, когда захлопывал дверь для испытания. – А если не найду?
Эфир всё-таки нашёлся. Даже две бутылки. Но далеко не сразу.
И ведь как назло… Либо все полудохлые, либо сейчас не выловишь, где-то на верхних этажах ошиваются. Ну не старика ж будить.
Джек хмуро оглядел ряд дверей жилых комнат.
И надо ж было… Как раз тогда, когда он придумал новую версию «обманки» для подвальной камеры. Эта не давала шумы на изображение, как обычный генератор заградительных помех... в народе «глушилка». Паять на скорую руку примитивные версии таких устройств научилось почти всё Подполье, использовали в тему и не в тему, в результате возникающие шумы и сбои изображения теперь сразу настораживали маньяка, и за этим зачастую следовали... санкции. А теперь же, аккуратно перерезав всего один провод, можно было заставить камеру передавать одну и ту же картинку. По крайней мере, некоторое время. То есть, Кукловод бы благополучно видел пустую комнату и заметил неисправность намного позже. А возможно, вообще бы не заметил. Такая вероятность была.
А если всё-таки заметит...
А если заметит, будет хуже, чем после попыток светить в объектив лазерной указкой с целью зашумления матрицы, когда ему и Рою досталось потом в наказание от маньяка проходить по пятнадцать испытаний в разных комнатах.
В общем, новая версия была, конечно, не панацеей. Но попробовать-то было нужно. И провернуть бы это чудо сразу, чтоб наверняка узнать, но ведь придётся лезть в сам корпус камеры. Для этого надо сначала задействовать обычную глушилку, а на это нужно время и отвлекающий манёвр. Короче – чтоб кто-то во время всей возни проходил испытание. А все, кому можно доверять…
Подпольщик решительно открыл вторую – справа – дверь. Она вся была облеплена жёлтыми стикерами. В большинстве своём пустыми. На некоторых так и вовсе что-то нарисовано. На верхнем – крыса с надписью «подпольщик везде пролезет!», ниже – перечёркнутая крест-накрест марионетка.
Подросток в этот час дрых без задних лап. Ночь была временем Подполья, но усталость брала своё – набегавшись за день, Закери отрубался уже в сумерках. Обычно эту мелочь, мнившую себя грозным подпольщиком и его правой рукой, Джек старался нагружать ерундовыми заданиями, чтобы не совался в опасные комнаты и под ногами не мешался. Но сейчас выбора не было.
– Эй, Зак, – Джек потряс мальчишку за плечо. Закери что-то забормотал во сне, уткнулся носом в подушку. – Да проснись ты!..
Бесполезно. Не помогло ни трясти, ни светить фонариком. Добился только «ты ещё поплатишься, Кукловод…» и сонного сопения в наволочку. Пришлось оставить пацана в покое.
Чёрт. И как раз этой ночью…
Джек по привычке не захлопнул, а прикрыл дверь его комнаты, оставив щель. И вот вроде без кровопускания испытание начать в комнате невозможно, а всё равно дверь просто так не захлопнешь. Рефлекс.
Он прошёлся по коридору, размышляя. В районе гостиной слышалась какая-то возня, и туда подпольщик не пошёл, вернувшись в прихожую. Не хватало ещё наткнуться на… недружественную фракцию, когда настроение и так ниже плинтуса.
Джек поднялся на второй, надеясь выловить кого-нибудь из своих. Взгляд напоролся на темнеющий провал лестницы. Ход на… третий этаж. Что-то вроде маленького чердака, где теперь была комната новичка, этого, как его… Эрсея.
Поди не развалится раз комнату пройти. Да и вопросов… задавать не должен.
Но и этого на месте не оказалось. Вытащив из сумки блокнот и ручку, Джек вырвал лист, прислонил его к стенке и накарябал: «приходи до утра в подвал, есть дело». Записка была криво припечатана к двери парочкой из десятка торчащих тут кнопок.
Надеюсь, ты не целую ночь будешь где-то шататься.
Арсений просунул голову в дверь гостиной. На диване, отвернувшись к спинке, лежала под пледом темноволосая девушка. Вцепилась в ткань так, что пальцы побелели, но не вякала.
– Принёс? – Джим открыл дверь пошире, загораживая собой половину вида. Кажется, темноволосая повернула голову за звук голоса.